Дорис Лессинг - Любовь, опять любовь

Начало. Четыре блестящих офицера (трое из них статисты) вышли к двум ожидающим их женщинам. Женская пара, однако, сильно изменилась, баланс между матерью и дочерью сместился. Жюли намного активнее. Салли сильно похудела, до прежней статной матроны ей далеко, алое платье ушито, там и тут что-то подложено; дама она высокая, стройная, ее поучения и наставления дочери приобрели налет соперничества, ибо, естественно, офицеры не слепы и не могут оставить такую красавицу без внимания. Интересный аспект, но не то, что было задумано.

В остальном все по-прежнему. Поль ухаживает за Жюли под аккомпанемент пресноватой баллады, Сильвия Вэрон плачет над разбитыми мечтами о будущем дочери. Цикады отсутствуют, но дрозд в боярышнике забеспокоился во время бегства любовников. Затем действие перенеслось на юг Франции — так утверждалось в программке. Тут сомнения рассеялись: на юге, во Франции, Жюли чувствовала себя лучше. До Мартиники оттуда рукой подать, вот она, за морями. Здесь же Мартиника воспринималась сквозь призму тропических островов капитана Кука и гедонизм южных морей (даже океан, между прочим, иной). Жюли и ее маман смотрелись как заблудившиеся викторианские дамы, и сентиментальную балладу зрители приветствовали ассоциативным смешком, не имеющим ничего общего с Жюли. Кто из собравшихся не помнил дедушек да прабабушек с тетрадями нот и пластинками на семьдесят восемь оборотов, собравшихся вокруг фортепиано, из которого какая-нибудь юная или не столь юная леди извлекала «Индийские любовные ритмы» либо «Дорогу в Мандалай»? В Бель-Ривьере Жюли, отвергаемая обществом, тем не менее, признавалась дальней родственницей мадам де Севинье, мадам де Жанлис, духовной дочерью Жорж Санд. Здесь же эта страстная особа вызвала в памяти сестер Бронте, жизнь которых окутана вечным серым дождем. Здешняя публика не растворялась в повествуемой истории, в отличие от тамошней, внимавшей повествованию в лесах, в которых эта история рождалась, под музыку реки и цикад, перемежавшуюся с музыкой Жюли.

Генри пробормотал:

— Фиаско.

— Ерунда! — возразила Сара. — Просто иное звучание.

— Вот именно. Настолько иное… Мать родная не узнает…

Третье действие оттенили мягкие северные сумерки, неземная музыка позднего периода творчества Жюли заполнила пространство, блуждала между деревьями. Где-то неподалеку прощались с уходящим днем черные дрозды. В небе появилась луна в последней четверти, похожая на недоеденную заплесневевшую вафлю; вскоре, однако, ушедшее за горизонт солнце вычистило ее до золотого сияния. Луна смерти Жюли. Скворцы подняли шум между многочисленными дымоходами дома, задранными к позлащенному звездами небу. Оправившийся Генри поведал Саре по секрету, что непременно затребует добавку за спецэффекты.

— И доплату за риски, — пробормотал он ей на ухо, восстановив беспечальную интимность.

Публика захлопала с энтузиазмом, бледневшим, однако, в сравнении с бешеными эмоциями Бель-Ривьера.

Стивен и Элизабет выполняли заключительное действо, принимая на солидном фоне своего мрачного дома поздравления от родственников, знакомых, знакомых родственников и родственников знакомых, сохраняя здоровый юмор, готовые равно к успеху и неуспеху, который тоже иной раз сопровождал их мероприятия. На фоне зеленой изгороди застыла Сюзан, уже в своей собственной одежде: обтягивающих черных брюках, черной шелковой кофточке-футболочке, поблескивая серебряными украшениями, попирая травку черными «средневековыми» башмаками, вероятно, похожими на то, что и вправду носили обитатели этого дома столетиями раньше. С искренними слезами на глазах она следила за священнодействием хозяйской пары. Родилась Сюзан в жалком домишке на окраине Бирмингема, и эта сцена для нее представляла апофеоз славного пути.

Местный фонд искусств устроил для труппы прием. Стивен и Элизабет оповестили всех, что «явка обязательна».

— Мы можем это мероприятие пропустить, но вам придется там появиться. Таков порядок, — заявила Элизабет голосом, не допускающим возражений, сценическим голосом толстосумов. — Мы зависим от них. Без их благорасположения мы и сезона не протянем.

Уже подошел автобус.

Сара спряталась в тени кустарника, наслаждаясь невидимостью, но Генри ее обнаружил.

— Ох, и налакаюсь я сегодня, — пообещал он ей на ухо тихим голосом.

— Очень жаль.

— В иное время, в ином месте, Сара.

— Здесь иное место, сейчас иное время, Генри.