Дорис Лессинг: Любовь, опять любовь

— Ну, вот, — дождалась наконец мамаша. Трубочка-соломинка отскочила от коробки и упала на асфальт аллеи. — Что ты наделала? Пей теперь из дырки. — Она прижалась к макушке сына щекой и заворковала: — Недди, мальчик золотой, Недди, мой сынок родной…

Девочка замерла с пестрой упаковкой в руке, глядя на Сару, узнавшую в ее недетских глазах мрак недавно покинутого ею мира скорби.

— Зачем тебе сок, если ты не хочешь его пить? Дай сюда! Я его перелью в бутылочку для лялечки. — Она повелительным и нетерпеливым жестом вытянула в направлении девочки руку. Приняв упаковку, женщина достала из коляски бутылочку, перелила в нее сок, отпила сама и принялась поить любимую лялечку.

Девочка всхлипнула, и мать, как будто дожидаясь этого сигнала, взвизгнула:

— Что еще? — И ударила дочку по руке.

Девочка молча уставилась на предплечье, на котором мгновенно обозначилось красное пятно, издала резкий крик и сразу же сжала губы. Она просто не в состоянии была сдержать этот крик.

— Если ты не будешь вести себя как следует… — почти прошипела мать, и у Сары мурашки поползли по позвоночнику от мощи той ненависти, которая выплескивалась из этого шипения.

Девочка превратилась в статую.

Из той же коляски мать достала сигареты и спички, попыталась раскурить сигарету над головой мальчика.

— У, х-хрень… подержи-ка. — Она опустила ребенка на колени девочки. — Держи как следует, сиди спокойно, не ерзай.

На лицо девочки выползла дрожащая улыбка. В глазах застыли слезы. Она прижала к себе счастливого младенца, поцеловала его, задержала губы повыше его уха, в мягких волосиках. Малышка замерла в приливе нерастраченной любви, а мать ее, тупо глядя перед собой, жадно вдыхала и так же жадно выдыхала сизую дымовую смесь.

— Лю-лю-лю, лю-лю-лю, как я братика люблю, — напевала девочка дрожащим голоском.

Она сжала младенца слишком крепко, неумело, тому это не понравилось, он закряхтел, готовый заплакать. Сигарета мгновенно оказалась на асфальте рядом с упавшей соломинкой от сока, каблук провернулся на ней с тою же полнотой чувства, с какой мать повернулась к дочери.

— Дай сюда, балда… — Она ловко отняла младенца у девочки, сидящей с трясущимися губами, готовой разреветься. — Вот ведь, что наделала, идиотка… Ничего нельзя доверить… — И она принялась укачивать, уговаривать, уцеловывать свое сокровище. Затем попробовала уложить его в коляску, но сокровище не желало отрываться от материнской шеи.

— Возьми коляску, — приказала мать, не глядя на девочку.

Она с младенцем направилась к выходу, абсолютно не интересуясь тем, как малышка справится с коляской, слишком тяжелой для нее, неповоротливой. Колеса коляски путались в траве, вытащить ее на асфальт аллеи оказалось не так-то просто. Наконец коляска на асфальте, девочка остановилась перевести дыхание.

«Держись, держись, — безмолвно внушала Сара девочке. — То, что ты переносишь, непереносимо, и скоро под твоей макушкой захлопнется дверца. Если повезет — навсегда. Дверь никогда не откроется, и ты никогда не узнаешь, где живешь. Детство, юность, взросление… Ты живешь в вечности одиночества и страдания, воистину в аду, ибо смысл ада в отсутствии надежды. Надежды нет. Ты не знаешь, что дверь захлопнется, ты веришь, что жизнь такова, какой она и быть должна. Ты живешь, не зная любви. Ты видишь мамину любовь к малышу и сама любишь его, потому что надеешься, что она полюбит тебя за то, что ты любишь то, что любит она. Но потом ты узнаешь, что не имеет значения то, что ты делаешь и что ты думаешь. Бесполезно и безнадежно. И тогда дверь захлопнется, и придет свобода».

Она увидела, что девочка налегла на коляску, толкая ее к воротам. Мать шагала, не оглядываясь, над плечом ее торчала радостная физиономия младенца. Остановилась мамаша лишь у самого выхода, обернулась.

— Живей шевелись!

Девочка рванулась, споткнулась, упала, расшибла колено; плача, вскочила и снова налегла на коляску. Младенец наконец занял свое место в подушках, и все трое покинули парк в том же походном порядке: он в коляске, мать с одной рукою на поручне, девочка — толкая кабриолет обеими руками.

Полагала ли Сара, что ее мать, почтенная миссис Милгрин, ничем не отличалась от этой современной молодой матери двух детей? Разумеется, нет. Таких выродков, как эта мамаша, нечасто встретишь. Но… Откуда, собственно, ей это известно? С чего она взяла? Что Сара знает о людях прошлых и о нынешних? Разговоры стариков да собственные наблюдения? Нечего сказать, надежные источники информации. Попробуй, расшифруй рассказы отживающих. Краткая пауза в потоке воспоминаний может означать страшный скандал, нахмуренные брови — долголетнюю вражду. Фразу вроде «Не забуду того лета» или «Мы друг другу всегда нравились» можно истолковать как страстную любовь всей жизни — и, возможно, ошибочно. Вздох старика эквивалентен долгому трауру, недомолвка древней дамы поможет ей не выдать секрет всей жизни. А эта сегодняшняя молодуха с парковой скамьи, вспомнит ли она в старости о неприязни к собственной дочери? Может быть, только дурацкая псевдоаксиома «с мальчиками-то всегда легче» сохранится у нее в голове, зацепившись за какую-нибудь извилину.