Михаил Липскеров - Путешествие к центру Москвы

– Мишк?!! Епттттть!!!

Мишкой из нас троих был только я, и восторженное «Епттттть!!!» могло относиться ко мне, и только ко мне. Я обернулся и растворился в ласке и любви, изливавшихся из глаз моего ровесника в белоснежной форме кавторанга Военно-Морских Сил Союза Советских Социалистических Республик Российской Федерации. Им оказался мой бывший одноклассник по прозвищу Бен, которого через многия года с нашей встречи занесло из центра Москвы на окраину света – Алексеевский пруд – кавторангом эсминца «Жанетта». И этот Бен, он же Симеонов Борис, готовился вступить в законный брак с местной девочкой девятнадцати лет от роду, с нежной кожей, большими неясного цвета глазами и руками с просвечивающими голубыми жилками (жуткий штамп, но что я могу поделать, если жилки действительно были голубыми). И не доставайте меня! Я эту девочку знал. И она меня. Мы изредка с ней встречались на Алексеевском пруду. То ли она была продавщицей в магазине и у нее всегда был стакан, то ли еще кем-то до чрезвычайности знакомым. И не стакан у нее был, а... В общем, чего-то было. Но кроме смутных, невнятных, противоречивых, радостнотоскливых обменов прикосновениями при передаче денег, стакана, бутылки... Ничего... Ничегошеньки... Девочка помнила, что где-то там мы были вдвоем. А она, и это знала вся округа, считалась последней целкой природоохранной зоны Алексеевского пруда, Измайловского парка, необъятной Соколиной Горы, а возможно, и всего Восточного округа. И я тогда не смог. И вот сейчас... За последние десять лет на Соколиной Горе впервые замуж выходила Девица.

Складывается впечатление, что девственность в маргиналье промзоны и спального района стала пороком, что нетрахнутость невесты – что-то вроде неудаленного аппендикса, грозящего развившимся перитонитом. Поэтому местные девицы по мере сил и способностей стремятся совместить первую менструацию с первым соитием. А время от этого тривиального события до свадьбы определяется разовыми спермосдачами и спермоприемами. Временное публичное сожительство чередуется со столь же публичными абортами. И почти каждый жених гордится после свадьбы... все умеет... никаких проблем... конечно, с проглотом... а двухкомнатная откуда... клевая телка... да и пацанчик есть... Манчестер-Ливерпуль каждый месяц пять тонн зеленых... так что, братан, я в порядке...

Бен, уже датый, по-моему, готов был манкировать торжеством, чтобы покончить с местным уродством где-нибудь в подсобке, но невеста както сторонилась даже минимального интима, и я в ее глазах уловил черную безысходную тоску. Кажется, по неразумению судьбы, молодая мечтала совместить первую любовь со свадьбой. Но, похоже, это ей не удастся. Свадьба-то вот она, а любовь... «И ты в прозрачной юбочке, стройна, бела, дрожишь, как будто рюмочка на краешке стола». 1959 год. Пухлогубый юный поэт... Но «Горько»-то, оно «горько» и есть. И впиваются мокрые губы в ватные. И закрываются глаза не в неге предвкушения, а в омерзении безлюбия.

Ох!.. Это же ослик и пони уже гонят по округе флюиды выгодной свадьбы Беленькой. Как же я ее не узнал? Последнюю целку Восточного округа, а может, и страны. Нет, предпоследнюю, есть же еще и Черненькая.

Квартет, вывезенный из Москвы на Алексеевский пруд на корпоратив, с чувством отыграл «Колыбельную» Гершвина. И тут раздался голос моего однокашника, новоиспеченного жениха, кавторанга Симеонова Бориса. Голос из моей молодости:

– Лабухи вы мои родные, ну где же это видно, чтобы в самом начале торжеств игралось «Summertime»?.. Вы нам что-нибудь из дикси-ленда слабайте, чтобы яйца от радости к горлу подпрыгнули.

Саксофонист начал что-то лепетать об официальной программе, утвержденной филармонией (какая филармония в наше время?.. а впрочем, какой сейчас год?..), но быстро захлебнулся сотней (или тысячей?.. все перепуталось), заткнувшей раструб саксофона. Забегая вперед, скажу, что такой репертуар джазмены не играли со времен московских джем-сейшенов. С какой-то безнадежной завистью я отмечал, что если бы свадьбу гоношили в нашем артполке, то вся застольная кодла уже ревела бы «Лаванда, горная лаванда». А здесь за умеренный парнос зазвучало «Hello, Dolly». И морское офицерье не терлось вокруг восьмиразмерных грудей собственных жен в душераздирающем симбиозе «Барыни» и фокстрота (какую бы музыку ни играли), а элегантно шутило танго, чарльстоном, а молодые пары весьма и весьма изящно твистовали. Невесть откуда появившиеся сестрички Эндрюс отцокали бессмертные: