Наташа Апрелева - У каждого в шкафу

« хороший коньяк.

во рту — привкус винограда.

то есть солнца »

— Почему был? — медленно выговорил Хозяин. — Он и сейчас замечательно есть. В Питере живет. Последние годы плохо себя чувствовал, Федор ему помогал, они стали как-то общаться. Встречаться.

— Да-да, — с непонятным воодушевлением подхватил очкарик, — помню, как Федор западал по телевизору, магнитофону и всяким таким делам. Дома у них не позволялось ничего этого не только иметь, но и признавать существующим. Из музыки он слышал только классическую, особенно ненавидел оперы.

— Помню, как на картошке он просто ошалел от концерта Алисы «Шестой лесничий»…

— Нет, он больше проникся «Кино»!.. Постоянно распевал: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра-а-а…»

— А сам-то приехал из Ленинграда…

— Ага, где рок-клубы, движухи, подпольные концерты на квартирах…

— А слушал только «Князя Игоря»…

— «Улета-а-ай на крыльях ветра-а-а…» — вдохновенно пропела рыжая.

Наташа немного подвигала хвостом: эта малокультурная простушка ей была очень неприятна. Отсутствие элементарных манер. Крашеные рыжие волосы.

Неправильная одежда. Как можно ставить на себя такую печать обыкновенности?

Заговорил Хозяин:

— Однажды Федор уже спас мне жизнь. Мы тогда пили у Гусара в комнате, а бутылки прятали от его жены за окном, на карнизе, узкий такой карниз, в пол-кирпича. Весна, птички поют, почки лопаются, а мы гудим себе. Кто-то постоянно то подходил, то уходил, Гусар гениально играл на гитаре, вот это самое, помню: «Я устал пить чай, я устал пить вино, я включил весь свет, но стало темно, много лет я озвучивал фильм, но это было — немое кино!..» [23] Из песни «Немое кино» группы «Аквариум». Его жена потом рассказывала: захожу в комнату, сидят такие гаврики, поюу-у-ут себе, жизни очень радуются. Ни баночки, ни скляночки, ни стопочки рядом. И с чего поют, засранцы, — непонятно. Выхожу из комнаты, возвращаюсь через пять минут — еще пуще распевают, радуются жизни еще больше, и нигде ничего… ни в шкафу, ни под кроватью. Что за чертовщина?! А мы по очереди вылезали на карниз, разливали из литровой бутыли в стопочки, подавали друзьям через окно, все быстренько выпивали, ловкость рук и никакого мошенничества. И вот я оступился, идиот, пьяный был в дымину. Повис, пальцами за кирпичи держусь, эти сволочи там ржут, как кони, а я даже и заорать-то не могу, от ужаса, что ли. Болтаюсь себе. Даже и не думаю ни о чем. Тут Федор — откуда он взялся? Втащил меня.

Все помолчали. Курящие выкурили по сигарете. Выпивающие выпили по бокалу.

Лиловая рубашка с вышивкой дал уговорить себя на пятьдесят граммов водки. На жену бросил взгляд, как двоечник на домашнее задание по алгебре — со сдерживаемой ненавистью.

Наташа усмехнулась. Чужие мужья, чужие жены.

— Не знаю, с чего и начать, — заговорил наконец Хозяин, соединив руки за спиной и уставив светло-зеленый взгляд поверх голов, в темное окно.

— С начала? — сострил лысый. Дополнительно он наплескал себе добрую порцию виски и запивал орехи из широкого тяжелого бокала с толстым дном.

Наташа наблюдала за ним со скрытым возмущением. Так жадно, бесцеремонно кушать? В чужом доме?

— Хорошая мысль, — оценил Хозяин, — с начала. Оригинальная. — Отошел ближе к камину, бесцельно потрогал ногой чугунную дровницу в форме ладьи: — Только вот где оно, начало? Может быть, осталось у разбитого Таниного тела?.. Тротуар за общагой. Асфальтовая дорожка. Пустырь. Кучи дерьма. Собачьего и выброшенного из окон. Там Таня умирала, она умирала несколько часов. Пока мы спокойно ели, пили разведенный спирт, переписывали конспекты, думали какие-то думы или не думали никаких дум.

— Боб, Боб, — быстро и сбивчиво заговорила босоногая, грохнув дорогой коньячной рюмкой о низкий столик и сжав в кулаке сигарету, — так ты об этом хотел?.. Про Таню? Я не смогу, наверное. Я и так-то…

Наташа стремительно выбежала из гостиной, поджав роскошный хвост. Устроилась черно-белым клубком за пределами досягаемости уже громко всхлипывающей хозяйской гостьи. У этих малоприятных женщин есть непростительная, чудовищная привычка — рыдать в кошку, извращение, если разобраться. Схватят тебя мокрыми холодными пальцами и примутся извергать потоки слез в твою драгоценную шерстку. Бррррррр.

Босоногая плакала, утирая глаза рукавом хлопчатобумажного свитера. Лысый протянул ей клетчатый большой носовой платок, она приняла его с благодарностью и шумно высморкалась. Лысый нахмурился, как будто бы не ожидал такого неизысканного обращения со своей вещью и даже немного этим оскорбился. Провел ладонью по выбритой голове.