Том Шарп: Уилт незнамо где

— Слыш, леди, мне трижды насрать, чего она говорит, но ноги себе оттаптывать я не дам.

— Видите, я же говорила! — торжествующе воскликнула Ева.

Мужчина, в свою очередь, тоже обратился к стюардессе:

— А есть другое место? Мне с этой гиппопотамшей семь часов нипочем не высидеть!

В целом, сцена получилась очень неприятная, но потом все улеглось, мужчине нашли место подальше от Евы, а стюардесса вернулась к своим:

— Будьте начеку — с тридцать первым рядом возможны проблемы. Там четыре девчонки и мамаша-тяжеловес. Скрестить ее с Тайсоном — родят Кинг-Конга.

Взгляд стюарда скользнул по салону.

— Тридцать первый под подозрением, — сказал он.

— А я о чем?

Но стюард смотрел на пассажира у окна. Туда же смотрели и двое мужчин в серых костюмах, сидевшие сзади, через пять рядов.

Неудачно начавшись, полет в том же духе и продолжался. Саманта случайно вылила целую банку колы на брюки мужчины у окна, а тот хоть и сказал: «Ничего страшного, бывает», но не слишком любезным тоном, и сразу ушел в туалет. По дороге он кое-что заметил и задержался в кабинке намного дольше, чем требуется для замывания брюк и отправления естественных надобностей. Наконец он с умиротворенным видом вышел и вернулся на место, однако прежде чем сесть, открыл багажную полку, поискал и достал книжку, а потом, во избежание нового инцидента, предложил поменяться с девочкой местами.

— У окна юной леди будет интереснее, — приятно улыбнувшись, сказал он. — А мне будет куда вытянуть ноги.

Ева ответила, что это очень замечательно с его стороны. (Она уже начинала перестраиваться на американский лад, а «замечательно» и «мило» в сущности — одно и то же). Она начинала понимать и другое: есть американцы и американцы. Одни не поднимают шума, если ребенок на них что-то пролил, и вежливо называют девочек «юными леди», а другим ничего не стоит сказать «фак» и обозвать гиппопотамшей женщину, которая всего лишь чуточку наступила им на пальчик. Дальше полет проходил спокойно, можно сказать, в гармонии: девочки смотрели достаточно увлекательное кино, а Ева обдумывала, в какие слова облечь свою благодарность дяде Уолли и тете Джоан за их любезное приглашение и билеты, ведь иначе поездка не состоялась бы: школа обходится так дорого, а еще одежда и так далее и тому подобное. Ева не заметила, как задремала, и проснулась, лишь когда стюардесса подвезла к ним тележку и опять стала раздавать еду. На этот раз Ева внимательно следила, чтобы никто ничего никому не пролил на брюки.

Потом они разговорились с приятным соседом. Тот спросил, впервые ли она едет в США и куда именно, проявил искренний интерес к ней и девочкам, даже записал имена и сказал: будете во Флориде, милости прошу, вот мой адрес. Еве он очень понравился; такой обаятельный. Она ему все-все рассказала: и про Уолли Иммельмана — что он владеет «Иммельман Энтерпрайзис» в Уилме, штат Теннесси, и про то, как тетя Джоан вышла за него на авиабазе в Лейкенхите, где он служил летчиком, и про дом у озера в Туманных горах. Мужчина, в свою очередь, представился — Сол Кампито — и сказал, что работает в финансовой корпорации с представительством в Майами и, конечно, как все нормальные люди, слышал про «Иммельман Энтерпрайзис»: такая известная фирма. Часом позже милый собеседник устроил себе еще один, как он выразился, «гигиенический перерыв» — этот новый для Евы термин означал посещение туалета. На сей раз он пробыл там недолго, а вернувшись, открыл багажную полку, спрятал книгу и сказал, что хочет достать глазную повязку: ему ведь предстоит перелет в Майами, а он в дороге уже очень давно, от самого Мюнхена, где у него кой-какой бизнес. Остаток полета прошел вовсе без происшествий, только Пенелопа непрерывно спрашивала, скоро ли Атланта, а то скучно, а Сэмми не пускает к окну посмотреть на облака. Сзади двое мужчин в серых костюмах пристально следили за пассажиром, благодаря которому Саманте досталось кресло у иллюминатора. Один из них вышел в туалет и провел там пять минут. Через полчаса его примеру последовал второй. Он пробыл в кабинке еще дольше, вышел и, уже садясь на место, пожал плечами. Наконец, когда Ева почувствовала настоящую усталость, аэробус медленно пошел на снижение; поля и домики стали подниматься навстречу. Самолет, выпустив шасси и закрылки, приземлился с легким ударом о землю и едва ощутимой вибрацией тормозящих двигателей.

— Земля Свободы, — с улыбкой объявил новый знакомый, когда аэробус подъехал к терминалу и можно было снять с полок ручную кладь; он встал, чтобы помочь Еве и девочкам достать вещи. Потом — такой любезный! — загородил собой проход и пропустил вперед их и еще несколько человек, и лишь тогда стал выходить сам. У движущегося конвейера с багажом Ева любезного мужчину не встретила — тот сидел в туалете и записывал адрес и имена, которые назвала Ева, и только потом вышел. Через двадцать минут Ева и четверняшки прошли паспортный контроль и таможню, где сумкой Эммелины заинтересовалась немецкая овчарка. Двое мужчин в течение двух минут внимательно изучали английское семейство, но это длилось совсем не долго, и скоро они вышли и увидели дядю Уолли с тетей Джоан, и начались объятия и поцелуи, и все было чудесно.