Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

Зиму Приска с Гвидоном провели в Москве, в Кривоарбатском, чему Таисия Леонтьевна была чрезвычайно рада. Носилась колбасой, желая угодить сыну и невестке. Особенно невестке: как влюбилась в Приску с первого дня, так и не остывала. Живя в Москве, Гвидон продолжал мотаться в Боровск, в мастерскую, потому что сразу после детдомовского заказа подоспел другой. Не слишком ответственный, но вполне интересный. Скульптурный вход в реконструированное после войны здание Калужского кукольного театра. Кстати, областной отдел культуры предложил кандидатуру Гвидона сразу после боровского открытия. Сам вход по замыслу Иконникова должен был представлять собой распашные, кованые узорчатые арочные ворота с расставленными по контуру арки персонажами детских сказок. В центре, на вершине арки — кукушка. Перед спектаклем и после, пока выходит народ, она поступательно наклоняется и после троекратного «ку-ку» занимает прежнее место. Самих же персонажей: принцесс, клоунов, колобков, горбунков, разных зверюшек и птиц — он замыслил представить в виде вращающихся вокруг своей оси деревянных скульптур, после этого самого «ку-ку». Причем дерево намеревался использовать пересушенное, сверхтвёрдого сорта, так, чтобы были отчётливо видны сформировавшиеся навсегда трещины в материале. И устойчивая всесезонная краска. Плюс элементы из кованого металла с последующим нанесением защитного слоя. Идею пришлось пробивать, и на это ушла куча времени. Но пробить удалось, сумел убедить упёртых теток из управления культуры, что подобное художественное старение деревянной скульптуры имеет неоспоримые преимущества и в культурном, и в финансовом аспекте. Дерево не самый дорогой материал, а человечки и зверьки пришли из сказок, издалека, из прошлых жизней и просто не могут иметь вид, словно только что сошли с заводского конвейера.

Работать пришлось вместе с инженером и конструктором, так что времени не оставалось. Освободился как раз к началу собственных строительных работ. Фундамент был готов ещё в прошлом сезоне, пора было начинать возводить. И к середине лета уже было место, где по крайней мере можно было разместить работы, инструмент и прочее барахло.

Тогда и вызвалась Ницца помочь с переездом. На директрису оба решили плюнуть. Непосредственно слюной. Что и сделали. Гвидон нанял транспорт и вместе с мужиками из жижинской бригады и Ниццей на подхвате погрузил и доставил имущество к дому. Завидев разгрузку напротив, подтянулась от Шварцев и Приска. Тогда они и познакомились с Ниццей уже по-настоящему, не впопыхах. А потом, чтобы не мешать, Приска увела девчонку к Шварцам, пить индийский чай с баранками и мёдом. Спросила:

— Хочешь английский язык выучить?

Ницца кивнула:

— Ага, хочу.

— А музыке учиться? — задала свой вопрос Триш.

— Ага, — снова кивнула девочка и протянула руку за баранкой, — а чего у вас баранки без мака?

Шварц скривил физиономию:

— У нас Ирод мак не уважает, он от него сонный становится и перестаёт мух ловить. — В этот момент Ирод сунул морду в столовую и кивком хозяина ему разрешено было войти.

— А он у вас дрессированный? — поинтересовалась Ницца, уничтожая очередную баранку с мёдом. — Может команды выполнять?

— Какие? — подливая девочке чай, решила уточнить Триш.

— Ну вот, к примеру! — Ницца стянула сандалию с голой ноги и, размахнувшись, зашвырнула её в дальний угол столовой. — Принеси! Ирод! Вперёд, неси её ко мне! — И заболтала разутой ногой.

Этот момент стал переходным в жизни многих людей. В жизни сестёр Харпер и особенно Присциллы. В жизни Гвидона Иконникова. В жизни бывшего заключённого колонии строгого режима Джона Ли Харпера. И, наконец, в жизни маленькой «зассыхи-лагерницы», воспитанницы Боровского детдома, урожденной Натальи Ивановны Гражданкиной…

Ирод, бешено виляя хвостом, продолжал дёргаться на месте, не понимая, чего от него хотят. Шварц попытался объяснить ему на пальцах. Сделал перевёрнутую козу, просеменил с ней в воздухе с метр, затем сделал кистью руки воздушный хапок и таким же образом вернул пальцы в исходное состояние.

— Сообразил, чудила? — обратился он ко псу, не обращая внимания на сестёр. Те же, словно замёрзшие фигуры мадам Тюссо, оставались пребывать в том положении, в котором их настигла судьба. Обе неотрывно смотрели на голую Ниццыну ногу. И обе молчали. Наконец, Шварц перехватил их взгляд. И спросил:

— Вы чего в пол уставились, девки? Чего случилось?