Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— Чего ты ждёшь, Фридрих? Делай то, зачем пришёл! Скорее! Иначе снова придёт Сухотерин и бросит в тебя последнюю гранату войны. И тогда будет поздно! Будет совсем-совсем поздно!!!

Фридрих улыбнулся, но не ответил. Он просто стал медленно заваливаться набок, на Юлика, потеряв опору под той ногой, где его бронзовому коню не хватало бронзового копыта. И вновь не было боли… Потому что он, саперный гвардеец Хуанито Шварц, уже успел к моменту падения на него железного Освободителя изящно проплыть меж ног его боевого коня и так же плавно воспарить наверх, к раструбу прохода, умело вылепленного Гвидоном из прозрачного дыма, упершегося противоположным концом в ярко-голубое жижинское небо…

Звонок на Карнеби-стрит раздался лишь поздно вечером, когда Гвидон, убитый и еле живой, достиг Кривоарбатского и набрал Лондон. До Москвы добирался дольше обычного, потому что руки тряслись и не слушались руля; он вынужден был бросить машину в Балабаново и пересесть на электричку. До этого они ждали «Скорую», после того как утром, держась за сердце, прибежала рыдающая Кира. Потом полдня — милицию, фиксировать человеческую смерть. Сын, Ванька, к тому времени был уже на службе, в боровском храме, и поэтому Гвидону всё же пришлось оставить Киру на Петьку, после того как тот вернулся из школы. Петька, узнав, что случилось с отцом, бросил ранец, разревелся и убежал к себе. Там, не переставая плакать, пробыл с час или около того. Короче, кого оставлять на кого, Гвидону было неясно. По-хорошему, его самого следовало бы оставить на кого-то, потому что сам он двигался, перемещаясь от предмета к предмету, сквозь туман, возникший у потолка и разом опустившийся мутной пеленой вниз, с центром мути на уровне глаз. Юлик продолжал лежать на Парашиной железной кровати с набалдашниками, необыкновенно красивый, с заострившимся носом и ставшей непривычно тонкой линией вытянутых холодных губ.

— Зачем же ты так со мной, зачем… — повторял Гвидон как заведённый, всю дорогу, пока электричка подбиралась к Москве, делая остановку на каждой станции, а он, прижавшись лицом к подмороженному оконному стеклу, тупо следил за тем, как мелькают перед глазами путевые столбы, унося его всё дальше и дальше от Юлика. От того Юлика, который был и которого больше нет. — Зачем… Ведь только жить начали, Юлик… только начали.

В Лондоне было на три часа меньше, но всё равно все уже были дома. Триш, которая подошла к телефону и узнала страшную новость первой, опустилась на пол, так и замерла. Трубку, вывалившуюся из её руки, подхватила Норка и заорала в неё по-английски, пока Прис, кинувшаяся к сестре, дула ей в лицо и хлопала по щекам, не представляя, что ещё нужно делать в этой неожиданно-бредовой ситуации.

— Что?! Кто это?! Что вы ей сказали?!

С того конца провода раздался дрожащий голос Гвидона. Он повторил, негромко, нащупывая каждое слово перед тем, как его произнести, словно штурман, утерявший лоцию, но которому в сей момент необходимо провести судно через неизвестность:

— Это Гвидон… Юлик… сегодня умер… Ночью… — и добавил, уже совсем плохо следя за собственными словами: — Это Гвидон… Юлика больше нет… Юлика… Хороним через три дня… Юлика… Юлика нашего…

Через сорок минут после Прискиного звонка принеслись Ницца и Боб. Нора всё ещё продолжала плакать, беспрестанно промакивая глаза салфеткой. Потом слёзы кончились, но она всё равно продолжала тереть глаза тыльной стороной обеих ладоней, нервно, до красноты. Триш лежала на диване, бледная и затихшая, и это было хуже, если б она рыдала в голос. Прис металась от сестры к племяннице, подбирая слова, но чувствовала, что нужных не находит. В итоге тоже совершенно расклеилась и перестала сопротивляться. Откинулась в кресло, и из неё разом пролились все задержанные на какое-то время слёзы.

Ницца быстро взяла ситуацию в свои руки. Сунула Триш под язык таблетку валидола, прижала к себе Норку, гладя её по голове, молча. Одновременно кивнула мужу на Прис, мол, позаботься, присядь рядом. Затем оторвалась от Норы, подобрала со столика телефонную книжку, нашла Москву и набрала номер в Кривоарбатском. Там ответил Гвидон, словно никуда не отходил от аппарата.

— Это я, пап, Ницца, — сказала она и, не давая отцу расслабиться, по-деловому добавила: — Пап, нужно организовать срочную телеграмму, на адрес Карнеби-стрит и на мой, с извещением о смерти. Лучше — заверенную врачами, больницей, не знаю, как там у вас принято. Это чтобы получить визы без задержки. Завтра сделаешь?