Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— Видишь бабку ту? Потом расскажу. Просто запомни, да?

Ближе к вечеру стали прощаться, откровенно сожалея, что такое приятное знакомство не произошло на много лет раньше. Пока одевались, взаимно раздавали финальные комплименты, то да сё, мисс-фрау Эльза незаметно подкралась сзади, тихонько ткнула Шварца в спину костлявым пальцем, дождалась, пока тот обернётся, впёрла в него острые старушечьи глаза и едва слышно прошептала по-немецки, чтобы отсечь ненужные уши:

— Годков бы двадцать если назад, ты бы от меня так просто не вывернулся, сладенький мой. Да, Хуанито? — и, хитровански подмигнув Шварцу, не оглядываясь, протянула руки назад — кто из мужчин первым соизволит подать ей шубу.

Шварц, зыркнув по сторонам, выдавил в ответ хилую улыбку, демонстрируя полувежливую непонятку, и уже конкретно покосился на Триш. Старуха понимающе зыркнула глазом в том же направлении, продолжая держать руки откинутыми назад. Кто-то поднёс её шубу, и она занырнула в неё, прикрыв лицо пушистым воротником до самых глаз, озорных и ехидных.

В общем, было хорошо. Всё теперь уже было хорошо. За исключением того, что была ещё одна жизнь: другая жена и другой ребёнок, четырнадцатилетний сын, о котором Триш — ни сном ни духом. И это не давало покоя, с каждым днём всё приближая и приближая развязку. В чью сторону и пользу — Шварц не знал сам. Ещё по дороге в Лондон гнал от себя эту не дающую покоя мысль. Думал, само как-нибудь разрешится, обустроится. И потом ещё неизвестно, когда вернётся Триш — не раньше, чем заработают нужные институты власти, после чего только, возможно, и вернут девкам разрешение на въезд в Россию. А может, и не захотят уже? Вжились в свою Англию по новой? Скажет, давай сюда лучше перебираться, Юлик, тут уж по крайней мере будем жить без неожиданностей. Денег хватит, да и Нора теперь привыкла к Лондону, вросла корнями, образование получила, друзей тут у неё бесчисленное множество. Или не скажет?

Так он думал до тех пор, пока не произошла, наконец, их долгожданная встреча. На второй день, после того как проговорили всю ночь, уже знал, что она не просто обдумывала все эти годы возможность возращения на чужую родину, а мучилась, страдала и, не переставая, искала пути, чтобы только попасть в Россию. В Жижу. К мужу. Домой. Любым путём.

Короче, договорились так. Они улетают, а девочки идут в Российское посольство и подают на визы. Вернее, на прежний статус жён российского гражданина. Плюс Ницца. Которая раньше говорила: к этим да никогда, пусть земля перевернётся, ноги моей там не будет, да это и невозможно, в принципе такое не может случиться, не впустят коммуняки, я же враг им, и чем дальше, тем больше. Теперь же сама вдруг сказала, мол, поеду с вами, дело у меня там, да и надо успеть, пока онине вернулись. Там ведь всё может быть у вас, что угодно и в любой момент. В общем, если всё о'кей и новые законы заработали в полную силу, в обе стороны, то прилетят в марте-апреле, под Норкины и Тришкины каникулы. И заодно хватит времени привести в порядок дела. А там будем решать, как организовать дальнейшую жизнь: кто, куда, когда и на сколько. Решили, короче говоря, дав тем самым Шварцу бонус продолжительностью месяца в два с половиной. И теперь Юлик понимал, что за это короткое время ему следует определиться. Принять решение. Жёсткое. Только непонятно, в чью сторону. Триш — любил, конечно же. И Нороньку свою. Очень-очень, до судорог просто. Но и без Кирки с Петькой уже не мог. А туда или сюда — всё одно подлость. И как этого избежать, чтобы не остаться гадом при живой жене и любимой дочке и при живой другой жене и любимом сыне? Этого не знал. Сдохнуть, разве, раньше срока? Тоже вопрос. Да и неохота, когда такая жизнь на дворе. И когда теперь рядом Гвидон, самый любимый друг на весь отпущенный остаток. Вот он, кошмар настоящий, похлеще, чем на улице Вязов.

«Господи… — подумал, когда садились уже в Шереметьевой. — Где же выход? Что же мне придумать, Боже ты мой?»

Обе толстенные стопки отдал сёстрам, в самый последний день, чтобы не сбивать основной прицел пребывания в европейской столице мира вещами, как ему казалось, второстепенными — собственными иллюстрациями к четырём Евангелиям и рукописью покойного тестя. Триш с Приской, получив две упаковки, толком при них взглянуть на содержимое не успели. Но, вернувшись из Хитроу, выдохнув, решили исследовать передачку. Прис взялась за рукопись, Триш стала перебирать рисунки и через два часа, обалдев от того, что сотворил муж, дрожащей рукой набрала Ниццу и попросила заехать, не откладывая по возможности в долгий ящик. Та появилась на другой день утром и забрала рисунки с собой. Спешила на заседание правления «Harper Foundation». Лишь успела чмокнуть выползшую из своей спальни в полуобморочном состоянии Прис. Та успела сказать: