Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— А если окажется, что я хуже, чем ты думаешь? Чем тот Сева, которого ты себе придумала… Который катал тебя, маленькую девочку, на машине и водил на каток, — спросил он, не отпуская её от себя. — Что тогда?

От неё пахло августовскими яблоками из ничейного жижинского сада, и Сева вдруг реально ощутил, вспомнил тот далёкий волнующий аромат и то, как она, его Ницца, ребёнком носилась в том саду, натыкаясь на многолетние стволы, убегая от него, а он глуповато растопыривал руки, делая вид, что не может её поймать, и молодой ещё Ирод, путаясь у них под ногами, пытался игриво и небольно ухватить Ниццу за голую лодыжку, но это ему никак не удавалось, и тогда он жалобно, по-собачьи страстно, подвизгивал от получившейся неудачи…

— Тогда я того стою… — не задумываясь, ответила она и прижалась губами к его губам. Так они ещё не целовались никогда. И он ответил на её поцелуй. А потом была ночь, их ночь, пронзившая Ниццу Иконникову счастливой болью от нового радостного узнавания мира. Сева был чрезвычайно нежен и по-рыцарски деликатен. Утром, щадя её, просто прижался всем телом и поцеловал в голову, снова ощутив знакомый запах её волос.

— Вот и всё, — сказала она, открыв глаза, — теперь ты мой, Севка. И только попробуй увильнуть куда-нибудь. Догоню, верну и поколочу. Это ясно?

— Переедешь ко мне? — спросил он, давая тем самым ответ на её вопрос.

— Не сразу, — она покачала головой. — Надо подготовить своих. Думаю, ещё рано. Постепенно… так будет правильней.

Окончательно Ницца перевезла вещи на Чистые пруды лишь в шестьдесят пятом, после того как отучилась на втором курсе института. К этому времени младший научный сотрудник Штерингас защитился, став кандидатом биологических наук. Разумеется, его тут же взяли туда, где учился в аспирантуре, к академику Дубинину, в НИИ общей генетики АН СССР.

А ещё раньше, начиная с пятьдесят девятого, будучи третьекурсником биофака МГУ, он регулярно ходил на практику туда же, в детище Николая Петровича Дубинина, знаменитого НикПета, слушать лекции академика о закономерностях мутагенеза и клеточного цикла. В свободное время там же и работал, в институте, курсовиком, без зарплаты, методично нарабатывая нужный навык и изо дня в день перенимая бесценный опыт самых успешных институтских учёных. Не гнушался никакой работой, пробирки мыл, если надо, препараты смешивал, курьером выступал в случае необходимости. А параллельно работал над первой научной статьёй, где попытался доказать роль хромосомных перестроек в видообразовании.

Статью опубликовали в Докладе Академии наук СССР. После выхода материала молодой учёный Штерингас был замечен коллегами. И сам замечен, и труд одобрен. А стало быть, негласно принят в научное сообщество — туда, куда весьма сложно попасть по неформальным признакам, где надо что-то из себя представлять, причём на деле, а не только слыть искушённым в ловких подтасовках и формотворческих манипуляциях, оборотливо их освоив, используя околонаучную практику и прочие сомнительные приёмы.

В шестьдесят первом он защитил диплом. Тема звучала так: «Хромосомные перестройки и эволюция». После защиты сразу взяли в аспирантуру, к Дубинину. Он же стал научным руководителем диссертации, поскольку уж кто-кто, а НикПет, будучи учёным настоящим, хотя и не без лёгкой и небезответной «прикормленности» в отношениях с кормчими из Большой Академии, хорошо разбирался, кто чего стоит в истинной науке. Взял, а после признался — сожалеет, что не посоветовал дотянуть диплом сразу до кандидатской, — высокий уровень работы вполне позволял. Высокий класс, сказал, чистая, безукоризненная работа, всё выстроено, мотивировано, подтверждено результатами исследований, сделан точный и неоспоримый вывод.

После Таисии Леонтьевны второй по счёту о романтическом соединении Севы и Ниццы узнала Параша. Правда, с Мирой новым знанием не поделилась, посчитала, что не вправе. Дело, подумала, во-первых, молодое, во-вторых, не её, в-третьих, вообще ничьё, а в-четвёртых, ничего плохого в этом нетути. Тем более когда Севушка её и эта самая. Ницца. Прискина и Гвидонова. Всё, как говорится, честь по чести. Все, знамо дело, надежные. Свои.

А вышло просто. Утром, как всегда по пятницам, явилась на Чистопрудный, убираться, и обнаружила на вешалке лишнюю курточку не Севкиного размера, к тому же вроде не мужскую. Ничего подобного за все годы её приходов к хозяйкиному подопечному не наблюдалось. На всякий случай постаралась не шуметь, начав не с гостиной, как всегда, а с кухни. Выбрала место подальше и стала тереть, почти бесшумно. Так и тёрла себе, пока на кухню не явилась заспанная Ницца. В неглиже. Увидев Прасковью, ойкнула, прикрылась, как сумела, и исчезла. Вслед за ней появился Сева, в халате, со смущённым и полувиноватым выражением на лице. Поцеловал Парашу в голову, ничего не сказал, попил воды из крана и ушёл к себе в спальню. Когда Параша перешла из кухни в гостиную, Ниццы в квартире уже не было. Исчезла.