Наталья Черных - Неоконченная хроника перемещений одежды

– Нужно во всеуслышание сказать: я буду самой известной! Нужно показать всем, на что способна и какая воля к власти у тебя есть. Например, прийти на вечер известного литератора и заснуть.

Ленка распечатку моих стихов, сделанную на крупном офисном принтере и, конечно, в «Рогнеде», получила. Эйнштейн, увидев распечатку, оживился:

– Лазерный, последнего поколения! Крутая ты стала, мать.

Зачем Ленке нужны распечатки моих стихов, не знаю, но через некоторое время Билл как-то тепло мне сказал:

– Она песни на твои стихи написала. В «Табуле Раса» под них вовсю зажигают, когда Лена низким голосом выводит: «О тебе всегда крепко помню, ты как птица во снах летаешь». Славишь хардкор.

Вот это минута славы. Посмотреть бы. Но православная же, так что рок и прочее с ним считаю сатанизмом. Причем сатанизмом с мягким знаком. Какие табулы расы. Это конформизм, его во мне очень много.

– Бодлерша, – повторила сакраментальное слово Анна, услышав о том, что песни на мои стихи поют в клубе.

Перед ней открылась трудная жизнь, окропленная драгоценной прозрачной кровью, которая была горячее и реальнее даже тех, что текли из нечаянных сердечных ран. Разочарование в Вильгельме очень скоро сменилось новой целительной привязанностью. Маленький золотой бог уступил место священнику. Отец Феодор возник в жизни Анны снова и теперь занял гораздо более важное место, чем занимал даже в эпоху крещения.

Анна, природно не способная к жертве, вдруг изменилась и, полюбив отца Феодора, стала жертвенной и смиренной. Мне не понять было, что сейчас для нее важны не поступки, а именно настроение. Анну можно было сравнить с невероятно тяжелым самолетом, который наконец взлетел. До недавнего времени все вращалось вокруг нее, даже Вильгельм, а теперь ее словно бы не стало совсем. Скорее, она рассыпалась, превратилась в пылинки в луче, и все это теперь вращалось вокруг отца Феодора. Эйнштейн, которого Анна любила тепло и близко, но не страстно, дети, от которых она себя не отделяла, но которые еще не были для нее людьми, ее мир – с Вильгельмом, Антоненом Арто, Ежи Гротовским, которые приходили к ней в снах, – все это тянулось к отцу Феодору и обволакивало его нежнейшей аурой чистой влюбленности.

Для Анны тогдашней, с подлинной радостью терпевшей боль от заусенцев, прыщей, трещинок на стопах и на губах, Анна, только что принявшая крещение, была слишком груба и ухожена. Слишком плоска и утонченна. Анна, полюбившая отца Феодора, увеличивалась новыми объемами, заключавшими в себе нечто, в чем возникает и растет любовь. Это была ее настоящая весна, кульминация ее стройной и великолепной, как пожелтевшая фотография, судьбы. Казалось, в Анне проявилось все возможное земное совершенство. Она верила так, что вера поднималась до любви.

От меня ее мир не был закрыт. Но он был неприемлем. Порой, как только видела Анну, вспоминала прозрачные от ужаса глаза матери, искривленную волнами свечу в ее руках, соль на пороге комнаты, капли пота, смешанные с каплями святой воды, скупые как проклятия молитвы на сжатых губах, и все это выливается в чашу страха. Одна за другой в воспоминаниях пролетали ночи без сна, с источниками радиации в стенах. Мать видела бесов и источники радиации, и неизвестно, чего было больше. А еще удивительным образом, руками и концом носа, ловила с абсолютной точностью электромагнитные волны. Если она прикладывала руку к стене и говорила: здесь, значит, в этой стене шла электропроводка большой мощности, и что вероятно – неисправная. Как с этим поступать подростку, каким была тогда, не ясно. Отец, видя все это, ничего не предпринимал. Начинал читать газету или смотреть телевизор. Порой в глазах Анны возникала такая же прозрачность, как у матери во время поиска источника.

Дети Анны росли – росли и траты на жизнь. Младшая поступила после сада в приходскую школу, обучение бесплатное. Отец Феодор, видя Аннину приверженность, сделал исключение для ее дочки. Ученики в группе оказались довольно странные. Однажды куртку новенькой, да к тому же – очкастой, затолкали в унитаз и опи́сали. Особенных выяснений не было. Анну никто не защитил бы, а родители баловников были люди с деньгами.

Случалось, кто-то из знакомых Эйнштейна заставал младшую за рисованием, заговаривал с ней ласково и что-то дарил. Девочка пищу брала, игрушки – не всегда, но отвечала странно. Например, могла показать рисунок.

– Вот это – рыбы. Папа и мама. Они спасутся. А вы все погибнете.