Джурахон Маматов - Памирские рассказы

Город с его нудной суматохой и притворной жизнью остался далеко позади. Во всяком случае, до ближайшего было не менее семисот километров. И мне казалось, что я попал в другой мир, в мир естественный. Оно так и было. Меня окружали тутовые деревья с их янтарными ягодами. Живо и весело журчали свежие горные ручьи с талой водой. Паслись стада коров, и я уверенно мог сказать, что их вымя было наполнено не пастеризованным молоком, а самым, что ни есть натуральным. Я шёл и наслаждался первозданной красотой Памира.

К полудню я достиг горного плато, расположенного на высоте около трёх тысяч метров. Остановился у небольшого родника отдохнуть. Кусок домашней лепёшки, козьего сыра и свежий помидор показались мне лучше всяких деликатесов из изысканных ресторанов. После еды меня начало клонить ко сну, и я, соорудив из рюкзака подушку, прилег на короткую травку рядом с родником.

Проснулся я оттого, что услышал фырканье ослика. На ослике сидел седой, благообразный старик, по одежде похожий на дервиша. Поравнявшись со мной, он спешился, подошёл к роднику и пригоршнями медленно стал пить воду.

– Саламалейкум, друг! Наверное, я тебя разбудил. Извини, – ласково произнёс старик.

Он был похож на тех древних мудрецов, изображения которых нам встречались в школьных учебниках по персоязычной поэзии. Я имею в виду Джалалуддина Руми, Омара Хайяма, Абу Али ибн Сина и всю ту плеяду гигантов Востока.

– Ваалейкум ассалам! Да нет, я лишь вздремнул немного.

– Наверное, с нижнего пастбища поднялся сюда, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнёс старик.

– Нет, я из города, из Душанбе. Решил провести свой отпуск в горах.

– Замечательно придумал. А я вот давным-давно покинул город и нисколько об этом не жалею, – добавил он. – В первый же год войны я взял свою жену, детей и привёз их сюда. Не хотелось оставаться среди сумасшедших людей. Воюют только ненормальные.

– И как же, не трудно жить в горах? – осторожно спросил я его.

– Поверь мне, друг, я никогда не был более счастлив, чем здесь.

– Ну, а как же без электричества, без газа, без докторов, по крайней мере…

– И без всего этого можно прожить. И без докторов тоже. Поверь, за всё то время, что я живу в горах ни я сам, ни члены моей семьи ни разу не болели. Именно здесь, среди горных вершин, многие вещи прояснились для меня. В городе много суеты, бессмысленной суеты. Там мы зависим от абсолютно глупых вещей: начальник, зарплата, то же электричество, газ… Ты не волен делать то, чего больше всего хочешь, – спокойно завершил старик свою долгую речь и внимательно посмотрел мне в глаза, как бы убеждаясь, понимаю ли я его. И, видимо, удовлетворившись явно выраженным любопытством на моём лице, продолжил:

– А больше всего человеку хочется быть самим собой. Ты вот, кто по профессии? – неожиданно спросил он меня.

– Я… я… вообще-то, – не нашёлся я, что и ответить старику, потому что действительно не знал, что сказать, – перепробовал много профессий.

– Не мучайся. Вижу, что трудно тебе ответить на такой простой вопрос. А вот если бы я спросил: «Что ты любишь больше всего делать?» – ты бы наверняка легко нашёлся, что сказать. Вот то, что ты любишь больше всего – это и есть твоя профессия, твоё призвание. Всевышний даёт тебе облегчение именно в том деле, для которого Он тебя предназначил.

– Ну, а как же чувство долга перед семьёй… детьми? – осторожно спросил я его, хотя не хотелось перебивать разговорившегося странного горца.

– Будь самим собой, и ты исполнишь все свои долги перед всем и всеми… Будь искренен хотя бы с собой. Не искажай свою суть: от этого напрягаешься, потому что искажаешь всю Вселенную. Любая деформация – это шаг в сторону от истины. Знаешь, брат, я скажу тебе больше. Твои мысли часто подсказывают тебе твою миссию на Земле, но ты не всегда готов их расслышать, а ещё чаще ты их отгоняешь.

Будучи горожанином, я тоже перепробовал много профессий. Как и все после школы я поступил в институт, на инженера, где проучился без особой радости. После окончания я работал в школе учителем физики, что у меня тоже не особенно получалось. После развала страны пробовал себя и в бизнесе – не увлекало. По настоящему мне нравилось лишь помогать отцу в работе по саду и огороду. Моя душа пела, когда я смотрел, как искусно он справляется с посадкой картофеля и помидоров, и я пробовал подражать ему. Я зачарованно наблюдал, как отец прививает веточку хурмы к инжиру. Затем он восторгался, собирая урожай с полей и с привитых деревьев. Больше всего мне хотелось делать то, что делает мой отец, но городские правила открыто говорили мне, что «это смешно», а скромные мысли о крестьянстве стыдливо и неназойливо продолжали посещать меня, а я их отгонял и отгонял…