Грэм Свифт - Свет дня

Как я ей расскажу? Что я выскочил из машины, увидел его — и сердце у меня прыгнуло. «Сердце прыгнуло»: слова. Что меньше чем за час до того, как она его убила, я обрадовался ему, возликовал от мысли, что он скоро будет ее.

И, конечно, новости — рентгеновский снимок, анализы, результаты осмотра — иногда бывают и хорошими. Власть, которую тогда чувствуешь. Свет, которым озаряются их лица. Все нормально, порядок, можно не волноваться.

Чего еще я мог желать, кроме как посмотреть до конца, убедиться? Потом исчезнуть, как Кристина, улетевшая в Швейцарию.

Чему я обрадовался? Своему собственному освобождению?

Еду по Бичем-клоуз. Как будто я — это он, Боб Нэш два года назад.

Ничто на этот раз меня не останавливает, никакой невидимый барьер. И его ничто не остановило, хотя надо было остановить. Полосатую ленту протягивают после события.

Темень, тишь. Десять минут шестого — а кажется, что глубокая ночь. Освещенные окна за живыми изгородями и калитками точно пятятся от меня.

Знает ли улица, помнит ли? Этот вечер, этот самый вечер два года назад. Дом четырнадцать. Давайте-ка двери на замки, никого не впускать — на всякий случай.

Но тогда все, конечно, было по-другому, все было наоборот. Она ждала его — она ждала и ужин ждал на этой их замечательной кухне. Нельзя запереться от того, что внутри.

Или забыто? Сознательно изъято из памяти, из архива? Пропавшее досье. Нет, это не здесь. Вы обознались.

Улицы в Дубровнике. Улицы хорватских деревень. Стены, дворы, площади. Да, это произошло здесь.

Так или иначе, за два года улица меняется. Люди въезжают, выезжают. Память тускнеет. В какой-то момент, не сразу, новоприбывшему, может быть, говорят: «А вы не знали?..» Но жизнь идет своим чередом.

Даже сам четырнадцатый номер. Он ведь не стоит пустой, как заклейменный дом, как дом, на котором проклятие. Его даже довольно быстро удалось продать. Я знаю. Низкая цена ради ускорения. Нормальная практика. Соблазнительное предложение — такая улица, такое престижное место. Работа риэлтора, его проблема. Правда, прошел уже не один месяц. И как бы то ни было, покупаешь — смотри, на то и глаза.

Но сначала дом надо было освободить — сделать, официально выражаясь, «пустым домовладением». Необычная работа для меня, не детективная (и бесплатная). Однако мало ли чем приходится заниматься. Правил нет. Мало ли о чем тебя могут попросить…

Я действовал как ее доверенное лицо. Она была осуждена за убийство, но это дела не меняло. Я был ее агентом — личным агентом, не агентом по недвижимости. Был, и остался, и всегда буду. Получил инструкцию — взять ключи от дома.

Из родни — только сын. В Америке, в Сиэтле. Приезжал на похороны отца и на суд, на котором матери дали пожизненное. Потом улетел обратно. Умыл руки, как говорится. А что ему было делать? Если мать…

Узнать, что отец взял в любовницы хорватскую беженку, — уже приятного мало. Мог, впрочем, так и не узнать…

Но теперь это был его дом — ему и пришлось от него избавляться. С материнским имуществом. Он дал ей разрешение (письмо адвоката), я получил от нее соответствующие инструкции. Его имени не называл — знал, что не надо. Майкл…

Итак, я был теперь с ключами. Еще был Николс — агент по недвижимости. Но он не стремился вникнуть в подробности. Не то что Марш. И еще был Хейвуд, юрист — а юристы и частные детективы, как известно, между собой ладят.

Не детективная работа? Как сказать, как сказать. Ключи или не ключи, а опыт по части входа в пустые помещения у меня имеется. Тайная слежка. Воровские навыки. Домушник на полузаконных основаниях.

Ее дом. Еще недавно она здесь обитала. Я расхаживал по комнатам как жилец. Встречаться, ввиду особых обстоятельств, мы должны были в другом месте, но ненадолго я стал в ее доме гостем. Я плавал по нему, как водолаз по отсекам затонувшего судна. До этого побывал только на кухне.

Теперь, если не знаешь, ни за что не догадаешься. На полу ни пятнышка. Между прочим, на всякой кухне можно, если подумать, насчитать десятки видов смертельного оружия. Что-то в ящиках, что-то на крючках. Вот здесь в луже крови лежал Боб. Вот здесь сидела, вся дрожа, арестованная Сара, а вот здесь, за столом в углу, плакала Кристина…

Невинный вид комнат, домов. Их осторожность, их молчание. Чудесная, великолепно оборудованная кухня. Зимнее солнце на медных сковородках. В гостиной, в столовой ощущение любовно устроенного, обжитого уюта — или роскоши даже, смотря по тому, на какой ступени ты сам находишься. Хорошая жизнь, приятная жизнь. Люди окружают себя вещами, обзаводятся всем необходимым. Невинный вид ковров, подушек, зеркал, ваз. Кто — если посмотреть на все это — здесь жил?