Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз

— Ну что, резвиться будем?

— Повременим!

— Тогда держись! — пахан достал топор, проверил лезвие. — Заточен в самый раз.

Я с грохотом рванул по лестнице, ведущей на чердак. Закрылся на крючок и привалился спиной к двери: «Уф, пронесло»!

…Удар пришелся по плечу. Топор пробил фанеру, задел ключицу. Сперва решил погибнуть на этой даче, чтоб никогда… Однако воля, упрямая как мир, сказала: надо жить! И я придвинул шкаф к двери…

…Дверь разлеталась в щепы, однако шкаф держал. Я подбежал к чердачному окну, взглянул во двор: кусты, осенний снег и за забором — темная чащоба леса. Сел на окно, перекрестился, шепнул заветные слова и выпрыгнул наружу.

Кусты смягчили падение, однако ногу вывихнул. Прихрамывая, побежал к забору. Почти перевалил в тот самый миг, как с диким лаем принеслась овчарка-Лида. Вцепилась в пятку, прогрызла сухожилие. Роняя капли крови, я удалился в лес, уже оттуда увидал: пахан с топориком в проеме чердачного окна и жуткий мат разносится по Подмосковью.

Лес, реденький. Какие-то таблички на деревьях. Подтягивая раненую ногу, я пересек нетоптаную полосу, заметил огоньки. Поселок городского типа, весь обнесен забором. На проходной — вахтер в дохе и с автоматом. Я подбежал, хотел уже сдаваться, однако вахтер почтительно согнулся и пропустил меня: «Добро пожаловать, Иван Дементьевич…»

Иван Дементьевич? Но я уже внутри. Мое внимание привлек невзрачный домик на краю поселка. Собрав в комок последние резервы, я подбежал, нажал на дверь. Дверь отворилась, я очутился в темном, жарко натопленном пространстве. Чуть не упал, но тут меня обвили чьи-то руки и на устах запечатлелся поцелуй.

— Иван Дементьич, ну почему так поздно? — она прижалась высокой грудью, толстым животом.

— Постой, постой, — хотел я воспротивиться, но тут ее рука скользнула ниже, и я растаял.

— Параша, — сказал я сам не своим голосом и осекся, — постой-ка, где же мы?

Щелкнул выключатель. В чуть желтоватом свете лампочки увидел: икону, «Огонек» со Сталиным, кровать с двойной периной. Отрывной календарь висел по праву руку. Сегодняшний день обведен был красной рамкой — 23 февраля 1953 года

— день рождения Красной Армии.

Параша стянула с меня унты, драповое пальто с каракулевым воротником, и я остался — в кителе со Звездой Героя Соцтруда и в галифе со штрипками. Однако на правом носке зияла дырка и сохранялась физическая боль — как память.

Она упорно тащила меня к кровати, и там был вынужден оседлать ее как был — при кителе и галифе и красных звездах. Параша выгнулась дугой и положила икры мне на плечи. Впадая в остервенение, я начал терзать ее. В каком-то совершенно непонятном месте, в неясном времени. Грудастую и сдобную, каких любили командиры производства.

Раздался телефон: «Послушай, Тимофеев, мать твою, пока ты с бабами, что у тебя там на объекте? Ведь там ЧП, ты понимаешь, мать твою, ЧП!»

Я враз оцепенел, покрылся холодным потом. И вспомнил: «Я — Тимофеев, директор КБ-140. Сегодня — в день Красной Армии — должна произойти какая-то загвоздка. Возможно, даже с непредвиденным исходом». — Я наскоро оделся, выбежал на улицу.

На улице — мороз, снежок скрипит под унтами. Сквозь перистые облачка — печальная и бледная луна. Реактор громадой высится над лесом. Отсюда — не докричишься, не дозовешься. Секретный городок «Энтузиасты» затерян в рощах Подмосковья…

Прошел одну, вторую вахту. Охранники в бекешах брали под козырек (я был, видать, большой начальник). В дезактивации я наскоро переоделся, в халате белом и пластиковых сапогах ворвался к пульту управления и обомлел: два главных инженера — Панфилов и Панкратов — сидели на своих местах не шевелясь, с открытыми глазами. Их лица выражали вечное спокойствие.

— Сдается, тут смертным духом пахнет! — я выругался, посмотрел на счетчик: 5000 кюри! — Потом нажал на кнопку оповещения. Завыла сирена. Раздался топот ног.

— Включить водную систему охлаждения, отрезать источники энергии, произвести замер на всех участках! — громадный, лысый, в белом халате, я отдавал приказы и чувствовал, как электроны пронизывают упитанную плоть.

— Иван Дементьевич! — неслось из матюгальника. Иван Дементьевич не отвечал. Глаза, застывшие в невыразимой муке бытия. Задание Правительства — неужто сорвано? Все явственнее ощущал: стремительный бег электронов сквозь плоть.

Рукой Иван Дементьевича я написал последнюю записку: «Товарищ Берия! На вверенном мне Партией объекте произошла авария. Причина, очевидно, в системе водяного охлаждения, а также в нашей российской халатности. Товарищи Панфилов и Панкратов уже убиты наповал проклятой радиацией. Я чувствую, что скоро последую за ними в царство Маниту. Прошу вас считать меня исполнившим свой долг до самой до последней капли детородного семени!» — затем, поднявши тело грузное, направился в дезактивацию — помыться перед предстоящей панихидой.