Владимир Орлов - Лягушки

— А я… пожалуй… — Ковригин будто бы охрип, но тут же сладкое сомнение было им отменено и базальтовым утверждением прозвучало: — А я посижу за столом. На новом месте всегда не спится. И записать кое-что необходимо…

— Ну, смотри, Караваев!.. — Натали, пожалуй, была раздосадована.

И они разошлись. Ковригин — к чайному столику. Натали — к свежему белью. Ковригин решил — у чайного столика и заснёт, коли будет невмоготу. Но пока был ещё возбужден и принялся записывать случаи сегодняшние. Пожалел, что из упрямства не брал в поездки ноутбук. Мол, в ноутбуке всё пойманное памятью и чувствами окостенеет, а потом и обзаведётся решётками, выпускать что-либо живое и на время забытое не позволит. А заглянешь и через десять лет в исписанный тобой блокнот или в тетрадку измызганную, и всё оживёт, вспыхнет, возникнут запахи и краски… Ковригин сидел и писал, локоть намял, чай пил, завёз пакетики "Ахмада", ни разу не заглянул в "Замки Луары", хотя стоило бы заглянуть, чтобы сообразить, зачем месье Жакобу или тритонлягушу Костику понадобились в сувенирные преподношения именно эти замки. Замки Луары Ковригин посещал, у каждого из них торчал по нескольку часов, и полагал сейчас, что впечатления его вряд ли помогут совместить особенности королевской жизни с повседневностью Среднего Синежтура.

И всё же открыл подаренную ему книгу.

Будто бы был намерен оборониться ею от того, что происходило в единственной комнате (зале) стодолларового номера. А там что-то вздыхало, постанывало, бранилось, словно бы призывы слышались… "Ничего, — думал Ковригин, — перетерпим… Завтра съедут, и скатертью им дорога…"

Но тут ему пришлось поднять голову. Из коридора на него смотрела Натали Свиридова. Полусонная, с неубранными волосами, в чуть ли не распахнутном халате, но и в эти мгновения — дива дивой.

— Караваев, ты издеваешься надо мной! — заявила Свиридова, и было видно, что она сердита. — Уже два с лишним часа не могу уснуть, а он даже не изволит… Хорошо. Если ты сегодня не в настроении, мог хотя бы расположиться рядом со мной, у изголовья, и почитать свои замечательные сонеты…

Свиридова уселась на подоконник, закурила.

— Наталья Борисовна, — сказал Ковригин, пытаясь успокоить себя, — вы находитесь в заблуждении, возможно вызванном и моими неуклюжими умолчаниями. Никогда в жизни я не сочинял какие-либо сонеты, а значит, и не мог посвящать вам венки или читать их на ночь у изголовья. И фамилия моя вовсе не Караваев.

— То есть как? А кто же тогда Караваев? И где сонеты?

— Не знаю, кто такой Караваев. Но только сонеты и Караваев — это не я.

— Но ты на кого-то похож…

— У меня, наверное, клишированное лицо. А у вас было множество поклонников. Их и сейчас, видимо, множество.

— Черт-те что! Свинство какое! Он — не Караваев! — Свиридова соскочила с подоконника, сигарету швырнула на пол. — Обидели одинокую женщину! И тебе не стыдно?

— Стыдно, — сказал Ковригин.

Теперь Свиридова была не просто сердита. Она была в гневе. Леди Макбет. Ноздри её раздувались.

— Сейчас разгоню эту дурью кампанию! Богема! Как маленькие!

И она отважной воительницей отправилась сражаться с дурьей кампанией.

Ковригин хотел было продолжить записи, но, увы, не выходило…

К тому же в дверь его начали ломиться.

— Открой, русиш швайн, гитлеровский прихвостень, каратель! Что ты сделал с лучшей женщиной! Сейчас пристрелю как пса смердящего! На кол посажу! Куда вы меня тащите? Я генерал Люфтваффе!..Не трогайте меня!.. Вы что, не узнаёте меня? Я — генерал Люфтваффе!..

И всё же Головачёва сумели куда-то отволочь. В коридоре стало тихо.

Ковригин разделся и рухнул в согретую Натали Свиридовой постель. Одеяло и подушки пахли ландышами. В ландышах Ковригин сейчас же утонул и растворился.

Стыдно-то было стыдно. Но и не совсем.

Всё-таки мелкий, мерзкий человечек, живший в нём где-то, в неведомых Ковригину подпольях, порадовался, вскочил, подпрыгнул, руки потёр и утих. Но может, и позже будет подпрыгивать и руки потирать? И не раз? Мол, тобой брезговали, над тобой издевались, и теперь вот такой поворот парохода!

Но какой такой поворот? Каким таким угощением судьбы он удостоен? Случаем на гастролях. Женщине обрыдли партнёры по чёсу, удрала от них, сама не зная зачем, к будто бы некогда влюблённому в неё юнцу, может, в заблуждении, что он и теперь юнец и по-прежнему сплетает ей сонеты из васильков и ромашек. Получалось, что в славе своей она осталась неудовлетворенной и недокормленной, ну, и её это дело, для него же дурман прошёл давно, думать же о каких-либо реваншах было бы скучно и не в его натуре. Жил он в спокойном отдалении от Натальи Свиридовой. Вот и хорошо…