Владимир Орлов - Лягушки

— Вера Алексеевна, вы ко мне относитесь по-доброму, — тихо произнёс Ковригин. — А я скотина. Но Лену вашу я так и не смог понять…

— Отчего же сразу и признавать себя скотиной? — улыбнулась Антонова. — Ваши действия вполне объяснимы. Человек бывает слаб или ослеплён, но при этом не подл…

Замолчала. Потом спросила:

— Вы убеждены, что Лена сейчас в Москве?

— В Москве или вблизи неё, — сказал Ковригин. — Я чувствую. И логические соображения подсказывают. Сыскать её там людям Острецова не сложно. Но я не знаю ни её намерений…

— Девочка заигралась, — прошептала Антонова.

— Ни её намерений, ни главного — любит ли её Острецов, — сказал Ковригин.

— Острецов — человек неплохой, — сказала Антонова. — Человек порядочный, насколько ему позволяет быть порядочным его положение в обществе и в денежном мире. Не жадный, способный помочь страждущему… Возможно, он и любит Лену, но хотел бы иметь её украшением своего двора… Если увидите Лену, попросите её так более не шалить…

— Где же я её увижу? — удивился Ковригин. — Разыскивать её я не собираюсь…

В зал вошли два джентльмена, взглядами-выстрелами определили местоположение Ковригина, успокоились и принялись рассматривать коллекцию стекла. Потом перешли к Соликамским кованым самоварам.

— Мстислав Фёдорович старается возродить лакировальный, как говорили раньше, промысел. Промысел этот стал хиреть уже в конце девятнадцатого века. А нынче на него есть спрос. Партиями берут китайцы и японцы. Матрёшки им не нужны. Острецов завёл школу народных ремёсел, ссужает деньги на стипендии способным. Сюжеты подносов, используя традиции примитива, берут жизненные, но не конъюнктурные. Посмотрите. Я не буду мешать.

И Ковригин стал смотреть.

Сначала на то, что было внизу, а не на стенах. Он и раньше посматривал на сани, на каких торжествующий крестьянин обновлял путь. Отчего было в городе телег для обозов не устроить и производство карет и саней? Сани же, вызвавшие интерес Ковригина, музейной табличкой рекомендовались как "масленичные", в них катались с горок в Масленицу. Это было произведение столяров и резчиков по дереву, следовавших какому-то известному им образцу, может, французскому, времён барокко. Но зачем в виноградных краях были нужны сани? Не от карет ли графа Турищева переехали на журинские сани завитки барокко? Может, и обозы здешних телег напоминали о временах Короля Солнца? Или о тёплых днях, какие должны были отменить дни зимние в праздник Воскресения… Удивили Ковригина Соликамские самовары. Медные, но покрытые цветовыми пятнами лаковых росписей. Светляки в зимней темени. Да ещё и с огнями растопки и с жаром бодрящего напитка.

Мысли о стуже, темени, спячке и людском стремлении к теплу и празднику природы возникали у Ковригина и при осмотре синежтурских подносов. Вряд ли на самом деле они могли служить подставками для самоваров и чайников. До того сами по себе были хороши и забавны, что рука хозяйская наверняка не посмела бы заслонить их другими предметами, куда разумнее и приятнее было бы пить чай вприглядку с весёлыми и грустными картинами на стене. В отличие от лубков в них была некая основательность степенной вещи, и не было разлитой в сюжетах лубков назидательности. Кстати, нередкими оказывались на подносах и зимние сцены. Катание на санках, игры в снежки, движение в запорошенной зелени сосняка обозов с дровами и вроде бы с сеном. Немало было сцен исторических, с личностями известными. А в последних работах возрождаемого промысла угадывались сюжеты из истории новейшей, и даже вызванные нынешними сериалами или какими-то местными синежтурскими событиями.

Джентльмены Острецова вынуждены были что-то разъяснять китаянкам.

— Есть у меня одно предположение, — прошептала Антонова, — о Лене… Но оно худшее из предположений, какие могут быть…

Ковригин прижал палец к губам. Потом указал на ухо. И тут же ему пришлось произнести:

— А вот и наша Хмелёва!

И действительно, прямо над ними на стене был размещён поднос с Хмелёвой - Мариной Мнишек в левом углу. Будто бы в традициях классицизма Петербургской Академии Художеств с сюжетами из "Илиады", изображался эпизод с Мариной-воительницей, заставившей в Дмитровском Кремле заробевших рыцарей Тушинского вора пойти в атаку на врага. Картина на подносе чуть ли не в метр длиной заставляла вспоминать и об известном полотне Делакруа. Но наша героиня не имела над головой знамени, ей хватило и сабли, и вышла на ратный подвиг она в гусарском бархатном костюме.