Владимир Орлов - Лягушки

Движение к подносу с Маринкиной башней и дирижаблем над ней Ковригин приостановил. Сказал:

— Вера Алексеевна, извините, ради Бога! Надо срочно идти по делам. Спасибо за путеводительство. Надеюсь снова появиться в музее.

— Она вас вызвала? — быстро спросила Антонова.

— Кто она? — удивился Ковригин.

— Я что-то невпопад сказала… — растерялась Антонова. — Вам Долли передавала привет… Вы помните Долли?

— Как же я могу не помнить Долли! — воскликнул Ковригин.

— Ну вот, привет от Долли я вам передала, — сказала Антонова. И сейчас же прошептала: — Если всё же встретите Лену, передайте… ну, чтобы она прекратила шалить, усмирила гордыню и не верила лукавым посулам…

Двое джентльменов на них не глядели. Они обсуждали встречу императоров Александра и Наполеона в Тильзите.

"Зачем я выскочил из музея? — недоумевал Ковригин. — Что за сила напугала меня и поволокла неизвестно куда? Чего я испугался? Что за идиот посылает всех в баню?"

И уж совсем нехорошо было то, что он, Ковригин, сбежал и от Веры Алексеевны Антоновой, пришедшей сюда ради его просвещения в пустой утренний час музейной жизни, а может быть, и не ради одного лишь просвещения.

Ко всему прочему заняться ему было нечем.

Поезд, проходной, не скорый, но по кассовой рекомендации — скорый, должен был повезти его в столицу в половине первого ночи, а являться сейчас в ресторан "Лягушки" и коротать там время не было резона. Интересные события, по мнению Ковригина, могли происходить в "Лягушках" лишь после девяти вечера.

И ведь на самом деле, с чего бы он выскочил из музея, бросив уже как бы на ходу Антоновой: "Надо срочно по делам!" и даже не раскланявшись как следует с симпатичной ему женщиной. Услышал: "Пошёл в баню!" — и сбежал. Нет, это никуда не годилось!

А что годилось? Пугаться фантомного голоса из утопленного телефона? Русалки, что ли, с мельником им завладели и теперь балуются? Ну, и пусть себе балуются.

Однако это не русалки и не сумасшедший мельник.

Мужик предлагал (или указывал) Ковригину немедленно идти в баню, иначе там кончится пар. Обычно мужик (телефон) говорил либо: пошел в баню, либо: ушёл в баню. Сейчас же в его словах предупреждения или хамства появилась некая определённость — где-то мог кончиться пар. Ковригин был безрассудно-азартным парильщиком и, естественно, мог посчитать слова о предполагаем исходе пара лично к нему обращенными. Возможно, его деликатным способом, но с важной целью вызывали на доверительное свидание в какую-либо из бань Синежтура. Но о географии банно-прачечного хозяйства города Ковригин не имел представления. Не возвращаться же ему сейчас в музей и не выспрашивать у интеллигентной дамы Веры Алексеевны, где у них здесь лучшие санитарно-гигиенические заведения?..

А вот к чистильщику обуви Эсмеральдычу можно было бы и обратиться с интересом. Если, конечно, Эсмеральдыч ещё проживал в Синежтуре и продолжал со скидками относиться к афроамериканцам. Но киоск того прежде стоял невдалеке от театра имени Верещагина, и была опасность нарваться на кого-нибудь из служителей театра, хуже всего, конечно, — на режиссёра Жемякина, выслушивать вопросы о приме Хмелёвой и оправдываться — мол, я-то тут при чем. Впрочем, какая уж здесь была опасность? Просто разговор с кем-то мог оказаться неприятным, но Хмелёва на самом деле была взрослым человеком, и именно она должна была объяснять людям, ею обиженным или огорошенным, смысл своих поступков.

Гуталиновая будка Эсмеральдыча, можно посчитать, айсора по происхождению, не исключено, что и из ассирийских жрецов, мокла на прежнем месте, и Эсмеральдыч в ней сидел. При первом знакомстве с Эсмеральдычем Ковригин обнаружил на чистильщике картуз лионского таможенника (в Лионе Ковригин не был, из французских таможенников знал лишь Руссо, ну, не важно), картуз и теперь был при нем. Либерализм Эсмеральдыча, а может, и общие его социальные устремления по-прежнему подтверждало обещание, выведенное крупными буквами от руки: "Афроамериканцам скидка 85 %". Но пока ни одного афроамериканца Ковригин в Синежтуре не наблюдал. Возможно, Эсмеральдыч долгие уже годы, а то и десятилетия, ожидал приезда в Синежтур президента Обамы.

— Добрый день, Эсмеральдыч, — произнёс Ковригин. Не без робости произнёс.

Эсмеральдыч читал "Советский спорт", от футбольного отчёта о проигрыше "Амкара" (заголовки в газете — жирнее текстов) глаза не отвёл, а мельком взглянул в оптическое устройство, возможно, помогавшее ему рассматривать обувь клиентов.