Владимир Орлов - Лягушки

Вере Алексеевне Антоновой Ковригин не поверить не мог.

Но рассказать о чем-либо Вере Алексеевне Ковригину не удалось. В аэропорту к трапу прибывшего из Москвы самолёта прикатили два чёрных джипа, и Ковригина властно-бессловесно пригласили в один из них.

Острецова в автомобиле не было.

"Ну вот, и повезли на растерзание, — подумал Ковригин. — Ну и правильно. Так и следует поступать с дураками…"

Спокойно как-то подумал. На растерзание так на растерзание. Сам влип.

Окно джипа было тонированное, за рулём сидел Аль Пачино, и куда его везут — в Журино ли, в охранное ли учреждение Острецова, Ковригин не гадал, да и гадать было бы бессмысленно. Но поездка вышла короткой, и молодой человек в чёрном котелке и с баками открыл перед Ковригиным дверь и сказал:

— Гостиница "Слоистый Малахит", Александр Андреевич. Как и было заказано и оплачено вашей редакцией. Вы устали с дороги и голодны. Через полчаса ждём вас в ресторане.

— Спасибо, — сказал Ковригин.

В номере Ковригин вышел из ванной и присел на застеленную постель. Запах ландышей взволновал его. Неужели здесь не меняли постельное бельё? Если после него никто не занимал номер, могли и не менять. Хотя вряд ли… Просто запах ландышей оказался столь устойчивым, а стараний выгнать его или оскорбить, скажем, хлоркой не было проявлено, вот он и остался ожидать нового явления Ковригина.

А возник запах ландышей в номере триста семнадцатом после неудачной попытки выспаться здесь Натальи Борисовны Свиридовой.

Теперь он напомнил Ковригину о её теле.

Но приходила Натали Свиридова тогда к влюблённому в неё юнцу Василию Караваеву, автору замечательных сонетов.

"А иногда она пахла речными кувшинками…" — вспомнилось Ковригину.

Однако труба звала. Надо было спускаться в ресторан. У двери с табличкой "спецобслуживание" стоял метрдотель.

— Господин Ковригин? — спросил он.

— Он самый, — кивнул Ковригин.

— Проходите. Столик выбирайте сами. Но желательно, чтобы он был не у окна.

"Если кто-то и намерен стрелять, то наверняка не в меня", — рассудил Ковригин.

Метр проследил за проходом Ковригина и остался доволен выбором столика.

Зал был действительно пуст, а у столика именно у одного из окон при салатах и фруктовых напитках сидели двое молодых людей, один из них недавно в саду Ковригина держал в руках подносы с лаковыми картинами. Ковригин поприветствовал кавалера при подносах (Ванникова, вроде бы), но не был удостоен ответного жеста — возможно, нарушил протокол или приличия общения с обслугой.

По этим приличиям обслуге не требовалось вскакивать при появлениях начальства и взирать в движения босса в ожиданиях "чего изволите?". А Мстислав Фёдорович, Острецов, на слуг и не взглянувший, был нынче в сером пиджаке поверх бежевой водолазки, то есть в наряде явно не церемониальном, а располагающем к доверительному общению.

— Добрый день, Александр Андреевич, — быстро сказал Острецов. — Спасибо, что откликнулись на просьбу. Что вам заказать? У вас что — обед? Ужин?

— Ужин, — сказал Ковригин. — И давайте сразу договоримся. Я здесь не в гостях, а командировке от журнала "Под руку с Клио". И на деньги этого журнала. А заказ я уже сделал.

— Пусть будет так, — сказал Острецов. — Тогда перейдём к делу, для вас, выходит, неурочному. Дело непростое и для вас может оказаться опасным.

— Я имею право обращаться к вам с вопросами? — сказал Ковригин.

— Можете, — сказал Острецов, — но с короткими и по делу…

— Что вы называете опасностью?

— У меня много завистников и недругов, — сказал Острецов. — Они способны на самые неожиданные каверзы. Эти каверзы могут втянуть в себя и вас…

— Догадываюсь, — сказал Ковригин. — А что вас, Мстислав Федорович, более всего волнует или даже страшит в этой истории?

— Хорошо, — сказал Острецов (а уже явились на стол расстегаи и графин с водкой). — Я отвечу. Моя репутация и волнения, вызванные исчезновением женщины, мне не безразличной. Эти составляющие можно признать эгоистичными или тщеславными, а для вас и ничего не значащими. Но есть понятия о чести, а возможно, есть и любовь. Город гудит. Интересно. Сто версий. Острецов, мол, желал создать замковый театр с крепостными актёрами, стал бы их мучить, как Карабас своих кукол, вот его прима и попыталась сбежать в свободы жизни от его пирожных и бриллиантов. Другая версия. Красавица и чудовище. Аленький цветок. Если Острецов внешне не урод, то, возможно, он урод и извращенец моральный. Или он лишь замещает чудовище, а чудовище — в подвалах тайны, и ещё покажет себя не только Хмелёвой, но и всему городу.