Владимир Орлов - Лягушки

Ковригин выключил телевизор.

Бредятина какая-то! Зачем натравляют на него этих лягушек?

Разгадывать это Ковригин сейчас не собирался.

В мозгу его крутились обрывочные соображения для сочинения о дирижаблях, вполне возможно, вовсе не обязательные. Или же завирательные и ведущие в никуда.

Если брать вариант с Тюфелевой Рощей и дачей С. Бекетова, то там должны были присутствовать бедная Лиза, поселянка, утопившаяся в одном из местных прудов, и с грустными чувствами написанный Карамзиным дворянин Эраст, возможно, тоже владелец засекреченной дачи. Кто этот Эраст? Будто бы офицер. Судя по имени он мог быть в команде инженера Шмидта. Но не исключено, что под именем Эраста проживал в России агент французской разведки, засланный для наблюдения за ходом секретных работ. Правда о любимом человеке открылась бедной Лизе. Та не выдержала столкновения собственных страстей к Эрасту с любовью к Родине и сиганула в пруд…

Ба, да сейчас лягушки снова заквакают! Чур их!

Ковригин тотчас посчитал необходимым обдумать второй вариант нахождения шарашки времён Бородина. Владение князей Репниных, усадьба Воронцово, там не был замечен сомнительный Эраст и не бросалась в водоемы бедная Лиза (впрочем, они тут и вовсе не обязательны). Ладно… А не использовались ли и дача Бекетова и усадьба Воронцово для отвода глаз? Для французского шпиона Эраста? На самом же деле работы могли вестись и в Сухаревской башне, в бывших лабораториях фельдмаршала и чернокнижника Брюса, да ещё и по его давним замыслам. А то и подальше от Москвы, скажем в усадьбе Виноградово, возле которой и появился позже город Узкопрудный… Кстати, где-то недавно вспоминали о Репниных, не в Синежтуре ли?

Опять пошли лохмотья соображений, и для самого Ковригина важных, но предназначенных главным образом для заказчиков журнала.

Так, значит. Дирижабль. Трудности. С двигателем. С управлением кораблём. С набором высоты, изменением скорости, маета с балластами и т. д. Или вот, скажем, закавыки с посадкой. С посадкой даже и прогулочного корабля, какому не угрожали бы и вражеские зенитки (тем более ракеты). Известный случай предвоенных лет (фильм поставлен). Цепеллин «Гинденбург», демонстрируя мощь Третьего Рейха, долетел до Нью-Йорка и там погиб из-за нерасторопности посадочных людей. Усердие по отлову дирижабля, увязывание его тросов, закрепление их на мачтах причаливания требовало не менее двухсот работников, умелых, скорых на руку. На какие шиши заказчикам Дувакина пришлось бы содержать их, кормить и поить из серебряных чар?

Но это и не его, Ковригина, были заботы. Ему открывались просторы для технических идей и фантазий.

То есть, пришёл к выводу Ковригин, все удачи и беды дирижаблей были связаны с возможностями отлетевших веков, а ему, Ковригину, надо будет заглядывать на три столетия вперёд. Задача вполне доступная, тем более что осуществлять его заскоки на практике никто не решится, а заказчики вряд ли окажутся способными их оспорить. «Так-так-так… принялся напевать Ковригин. — Красавица дочка была у купца, у ней изменяться вдруг стал цвет лица… Врач осмотрел больную, покачал головою… Было дело под Полтавой, дело славное, друзья!» Комики Лебедевы. Пластинка с шипением начала двадцатого века. В ту пору Германия имела семьдесят шесть боевых дирижаблей. «Красавица дочка была у купца, у неё изменяться вдруг стал цвет лица…»

Итак, у него, Ковригина, дирижабли будут взлетать и приземляться без проблем. Захотел — взлетел, как комар или шмель. Захотел — приземлился без всяких притягиваний канатами. Канаты… Ага. Канаты… Канатчикова дача… Стало быть, всё же придётся иметь в виду Тюфелеву Рощу и бедную Лизу. И в сравнении с комаром или шмелём здесь явно вышел отсыл в прошлое, в прихваченную плесенью систему мышления. Возноситься дирижабль без унизительной суеты посадочно-взлётных команд, наверняка из дармоедов, будет и вертикально, со скоростью мысли, или же — по прихотям — с воздушными кругалями и выкрутасами.

О других достоинствах дирижаблей («нового поколения») Ковригин решил сообщать попозже, по мере сидения за столом с листами бумаги, а потом и за компьютером. Полагал, что рекламное изделие его должно выйти многослойным, с приёмами витийства из разных жанров. Так, виделись ему уже внутри текста, в подкрепление к теориям и легендам, и «живые» свидетельства. Скажем: «Из завещания князя Репнина, внезапно открытого». Или: «Из доподлинных посмертных записок Елизаветы К., ею самой удостоверенных».