Владимир Орлов - Лягушки

Ковригин сидел на койке, свесив ноги, и повторял про себя: "Надо же! Надо же!"

Всякую чушь несли с экрана каждый день, и к этому граждане привыкли. Завлекательно-безответственными были и тексты исторических детективов, опять же и за них добровольно и с охотой люди отдавали деньги в кассы. Их выбор и их интерес. Но по поводу португалки де Луны (ударение на "у") с её чёрной вуалью Ковригин успокоиться не мог. Откуда она взялась, да ещё и с таким именем? Не из оперы ли "Дон Карлос", где пел баритоном граф де Луна? Был в реальности в Москве лекарь Даниэль, его действительно обвинили в отравлении Фёдора Алексеевича и растерзали. Но португалка-то де Луна откуда взялась? Ну ладно, дитя из лона царицы Милославской с двумя зубами. В возможность такой легенды можно было поверить без раздражения. Но португалка-то де Луна… Не в тренеры ли футбольной команды выписывали её из Лиссабона?..

"Погоди, — сказал себе Ковригин, — это же замковый телевизор! Зрелище с сюжетом о царевне Софье тебе могли подсунуть и со сверхзадачей…"

А на экране, не погашенном Ковригиным, тем временем вели сражения войска Уганды и Бурунди, и рожи в крупных планах возникали самые зверские и голодные. Шла ночная передача "Евроньюс".

"Рядом опочивальня Свиридовой, — подумал Ковригин, — не зайти ли к ней и не выяснить, какие нынче ей предложены телевизором картины жизни?"

И тут же убоялся своего желания.

Чур меня! Чур! Ломиться теперь в дверь Свиридовой! Упаси Боже!

Был бы соседом Пантюхов, ещё можно было бы направиться к нему со своими любопытствами. Но Пантюхова вряд ли бы разбудили сейчас и залпы тысячи орудий. Или Ковригин был бы причислен к привидениям и изувечен ударом алебарды. А главное, до четырёх часов ночи оставалось пять минут, и надо было сидеть под форточкой. И Ковригин сидел, пододвинув к окну сундук.

Телевизор он выключил, и напряжением слуха расцепил звуки, иные из них — слипшиеся или же сплетённые в несовместимые сочетания. Порой раздавались будто бы призывы Свиридовой, голос её Ковригину был известен сто лет, не изменился и не постарел, то будто бы плакала обиженная девочка, то хохотала довольная чьей-то лаской женщина, и смех её обтекали звуки свирели — не мужик ли с лохмами на голове щекотал в аркаде речного двора сбежавшую с привокзальной площади Каллипигу, то в перебранку с властями вступал зыкеевский сосед Ковригина Кардиганов-Амазонкин (неужели и этот всё же проник в замок?), то гоготал Пантюхов и ревел: "Грозный царь пировал и веселился!.. И повесить!". Однако всё это были звуки Ковригину знакомые, понятные, а потому и безвредные. Но случались — конский топот и лязг металла, взрывы, сначала дальние, потом — сотрясавшие башню (сундук под Ковригиным подпрыгивал), вой неведомых Ковригину существ, будто бы прикованных где-то неподалёку цепями к стенам, рыки оголодавших зверей, шелест мёртвых крыл, позёвывания с угрозами проснуться и всё пожрать, выморенных временем животных, ящеров каких-нибудь или даже гигантских саблезубых лягушек (бред какой-то, выругался Ковригин, но бред не прекращался, и сундук словно в нервном ознобе не переставал подпрыгивать).

Что-то тихонько звякнуло о стекло.

Ковригин вскочил на сундук.

Прямо перед форточкой на шелковом шнуре с гирькой отвеса внизу покачивался сложенный треугольником лист бумаги.

Ковригин схватил пальцами белый треугольник, и шелковый шнур сейчас же уполз вверх.

Ковригин выщелкнул лампу в комнате, присел на сундук, тот всё ещё дрожал и подпрыгивал, и при свете зажигалки прочитал послание.

"А. А., дорогой! Мне кажется, я поняла вашу натуру и знаю, что вы человек отважный. Стою перед вами на коленях и молю вас спасти меня! Здесь я погибну или зачахну в башне. Если решите узнать подробности моих обстоятельств, приходите завтра в три часа на Колёсную улицу, в дом № 14. Буду ждать в надежде, что Вы не дадите мне погибнуть. Ваша Е.+ М. Записку, прошу, уничтожьте!"

Отчего же не прозвучала музыка Петра Ильича? Надо бы… Хорошо хоть встреча назначена не у Зимней Канавки. Впрочем, наверняка и на Колёсной улице есть где утопиться. "Ну уж нет! — решительно сказал себе Ковригин. — Обойдёмся без рыцарских приключений и спасений дев от драконов и чудовищ!" Завтра же и с утра следовало бежать из Среднего Синежтура. Тем более что повод, и вполне добродетельный, имелся. Но если и не добродетельный, то хотя бы не позорный, а профессионально-необходимый. Опередить Блинова уже не удастся, но оспорить на Большой Бронной его авантюру требовалось.