Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

Тут многие замечают неладное: господин презес нетвердо держится на ногах, пытается нащупать несуществующую стену. Кое-кто даже высказывается прямо:

— Да он, похоже, малость под мухой?

Но уже поздно. Латунные инструменты протрубили фанфары, и Румковский взобрался на сцену и приступил к награждению, хотя медалей еще нет, — а награждаемых и подавно. В эту минуту пара крепких девичьих рук подает приготовленный поднос. Медали лежат как рыбы, ленты развернуты в одну сторону. Дора Фукс, явно обеспокоенная непредсказуемостью председателя, сует ему лист бумаги и сначала показывает на текст, а потом на шеренгу людей в костюмах или униформе — у всех на рукавах повязки с буквой «W», — которые стоят навытяжку с выжидательными улыбками на ведущей к фойе лестнице. Они — награждаемые.

Председатель кивает, словно только что их заметил.

— Господа, — произносит он невнятно, будто у него каша во рту. (Госпожа Фукс шикает на публику.) — Дамы и господа, братья и сестры! Всем вам известна прекрасная новость: из 87 615 остающихся в гетто евреев сегодня не менее 75 650 полностью заняты на производстве, это ОГРОООООМНЫЙ ВКЛАД!

Нас стало меньше, НО МЫ СПОЛНА ВЫПОЛНЯЕМ НАШУ РАБОТУ.

Те, кто придет после нас — наши дети и внуки (которые выживут!), будут по праву испытывать гордость за тех, кто своим тяжким самоотверженным трудом дал им — дал всем нам — право продолжать существование.

Я бы сказал, что этих людей им следует поблагодарить за саму жизнь.

— Господа, — снова говорит он и поворачивается к людям, ждущим на лестнице. При этом у него на лице такое выражение, словно он, к своей досаде, забыл слова. Девушка с медалями истолковывает эту заминку в том смысле, что она должна сделать еще шаг вперед. В публике поднимается нетерпеливый гул, который прерывают трубачи — они не могут удержаться и исторгают из инструментов длинный, протяжный, падающий звук, плывущий над человеческим морем. Словно подстегнутый звуками латунных инструментов, председатель внезапно начинает скандировать:

— РАБОТА, РАБОТА, РАБОТА!

Снова и снова я говорю вам:

труд — СКАЛА СИОНСКАЯ!

Труд — ФУНДАМЕНТ МОЕГО ГОРОДА,

ТРУД — ТЯЖКИЙ, СУРОВЫЙ, СМИРЯЮЩИЙ ТРУД!

И снизу, из зала, видно, как всё взлетает в воздух: бумага, поднос и медали рассыпаются диким веером, центр которого — выброшенная вперед в патетическом жесте рука председателя. Листы бумаги, кружась, опускаются на пол; поднос описывает в воздухе элегантную дугу и с глухим звоном ударяется об пол; за ним следуют медали с ленточками — словно маленькие украшенные вымпелами ракеты, они сыплются на пол вокруг подноса.

Под этим медальным дождем председатель становится на четвереньки и принимается искать разлетевшиеся бумаги. Где-то в задних рядах раздается смех. Сначала сдержанный: смеющиеся зажимают рты. Потом (когда смех слышат и другие) все более открытый.

Двое полицейских из Службы порядка делают движение, чтобы подняться на помост и помочь председателю, но господин Гертлер останавливает их; он внезапно поднимается со своего места в первом ряду и произносит:

— Ну вот видите; еще чего от него ждать!

В ту же секунду двери, ведущие в фойе, распахиваются, и по проходу идет, что-то крича, амтсляйтер Бибов, в сопровождении ординарца и телохранителей. Резкие команды и топочущий звук сапог вынуждают чиновников из первого ряда поспешно опуститься на свои места; там они и сидят, пока Бибов, уперев руки в бока, оценивает ситуацию; потом он решительно поднимается на сцену, хватает все еще копошащегося на четвереньках председателя, заставляет его принять вертикальное положение и затянутой в перчатку рукой молниеносным движением отвешивает ему две пощечины.

Румковский, который, кажется, все еще не понимает, кто стоит перед ним, только тупо таращится на Бибова, и из уголков рта у него стекает слюна.

Бибов подбирает разбросанные по сцене дипломы и медали и сует их председателю; потом обхватывает его обеими руками, словно пытаясь удержать все вместе (дипломы, медали и самого председателя): слышно, как он говорит: «Да вы совсем старик, Румковский»; сидящие в переднем ряду тревожно навострили уши, им кажется, что он бормочет почти умиленно:

— Вы допотопный старик, Румковский. Вы решили, что можете купить власть и влияние, можете вить свои извращенные грязные гнезда у стен Высшей Власти, а потом продолжать растрачивать и присваивать, как много раз в истории делали люди вашего сорта и как вам свойственно поступать.