Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Доктор, как мне показалось, был немного нетрезв, и это состояние удивительно ему шло. Но говорить об этом я не стала — могло получиться двусмысленно после моей памятной алкогольной выходки. Еще решит, что я сама пропойца и поощряю себе подобных.

— Я вам привез с собой, вот, жена Павла передала пакет. Это, так сказать, ваш ужин. Только не вздумайте отказываться и ешьте, пока оно еще теплое.

Пакет от жены был размером с хорошую подушку и вмещал множество разномастных пластиковых контейнеров со всякой снедью. Клаус нырял в пакет рукой и, словно фокусник, выуживал оттуда новые и новые коробочки, расставляя в ряд на столе, снимая крышки.

— Садитесь, Таня, ешьте. — Он торопил меня и настаивал, и я внезапно ощутила острое чувство голода.

Запахи из коробочек исходили поистине фантастические, и желудочный сок принялся вырабатываться с удивительной силой. Я цепляла вилкой содержимое каждого контейнера и по очереди отправляла в рот. И действительно, почему я отказалась поехать в гости — все блюда удались фрау Моисеенко на славу?

— Вкусно, да? Ведь вкусно, скажите? — не унимался доктор Амелунг, словно моя гастрономическая оценка имела отношение лично к нему.

— Угу. Очень, — с набитым ртом кивнула я.

— Таня, а что вы делали все это время? — с удивлением поинтересовался он, заметив мой неразобранный чемодан.

— Ничего, — я пожала плечами, не переставая жевать, — смотрела в окно.

— Все время? Зачем?

Как я могла ему объяснить зачем? Что он мог понимать?

— Зачем стоять у окна, если можно пойти туда, — пояснил он, делая головой движение в сторону окна.

Я недоуменно подняла брови: куда пойти? Как пойти?

— Вот что, — решительно скомандовал он, — доедайте, одевайтесь и пойдем в город. Гулять пойдем.

Я попыталась выразить протест, рассекая вилкой воздух: поздно уже, темно на улице, холодно.

— Время детское. Этот город поздно ложится спать.

Прямо у меня из-под носа он забрал еду, закрыв крышками контейнеры, сходил в прихожую и вернулся с моей курткой в руках. Мне оставалось только нырнуть руками в заботливо подставленные рукава.

— Медный всадник, — смешно выговаривая слова, сообщил он по-русски собравшемуся отъезжать таксисту.

Нас отвезли по указанному адресу, и мы снова оказались в том месте, где были днем. Только теперь памятник одиноко стоял в лучах подсветки, женихи с невестами отправились праздновать свадьбы.

— Почему сюда? — полюбопытствовала я у доктора.

— Отсюда я знаю дорогу до Невского, — доверительно сообщил мой добровольный гид.

Город действительно не спал. Может быть, только витрины магазинов притушили огни. Питейные же заведения, наоборот, распахнули двери и гостеприимно переливались всеми цветами радуги. Перед входом в каждое громоздились, залезая колесами на тротуары, массивные внедорожники, по большей части черные. Мы шли какими-то улицами, разглядывая похожие на дворцы дома, потом вышли на набережную узкой речки и пошли вдоль ажурной чугунной ограды. Странное дело, я тоже знала дорогу до Невского, и знала название речки — канал Грибоедова, — и, казалось, многое помнила, пусть и смутно. Мы вышли к монументальному сооружению с великолепной колоннадой и двумя симметричными памятниками посередине заснеженного сквера — Казанскому собору — и пошли дальше, к Спасу-на-Крови. Ноги сами вели меня туда, к нашему старому дому, где когда-то мы жили в двух комнатках коммунальной квартиры. Туда, где вместо дверной ручки была привязана веревочка. Мы прошли мимо Михайловского театра и пошли по Ракова, которая теперь почему-то носила другое название. Новое название на табличке нисколько меня не смутило — я абсолютно точно знала, что это наша старая улица.

К вечеру в городе потеплело, стих ветер и холод не казался больше таким пронизывающим. Клаус Амелунг что-то говорил, но я никак не могла взять в толк его слова. Он, видно, понял это и замолчал, лишь иногда нарушая тишину ни к чему не обязывающими комментариями — обрывочными сведениями из истории города, почерпнутыми им из экскурсий. Установившееся между нами молчание нисколько не тяготило меня и, кажется, ему не мешало тоже.

По мере приближения к дому сердце билось все сильнее и ноги становились ватными. Когда мы остановились у арки, мне пришлось даже опереться на руку своего спутника.

Дальше путь нам был закрыт, вход во двор преграждали металлические ворота с кодовым замком. Я растерялась и подняла глаза на Клауса: так стремиться сюда, чтобы уткнуться носом в решетку.