Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Девочки, не обращая внимания на недовольство, раздевались — было слышно, как полетели на пол сапожки, шелестели снимаемые дутые пальто.

— Когда тебя нет дома, ты ключ оставляешь под ковриком. А раз ключа нет, значит — ты дома.

— Ты почему так долго не открывал? — Грудастая Инга, с которой я познакомилась при первом визите в эту квартиру, вплыла в комнату, словно старинный шведский корабль с рострой на носу. — Ой, Надежда, и ты здесь! Вы поэтому так долго не открывали? Ха-ха!

— Надо же, добилась своего — Давид рисует твой портрет! — В комнате материализовалась вторая девица, ее я тоже уже имела счастье видеть.

Я застыла в раздумье: нужно ли признаваться, что я не Надежда? Да нет, им ведь все равно.

— Надька, кино будем смотреть?

От воспоминаний о кино меня передернуло.

— Спасибо, девочки, но мне пора. Я должна была сегодня поработать. Надо бежать, пока Наум здесь не застукал. Вы ведь меня не выдадите, да? — Я, тщательно пытаясь изобразить из себя сестру, пошла одеваться.

Давид в прихожей ногой нервно сгребал под вешалку женские сапоги. Выглядел он огорченным: нужно было сидеть тихо и дверь не открывать, постучали бы и ушли.

Мне стало его жаль, я улыбнулась, вложив в улыбку максимум позитива.

— Я провожу, — предложил он, и акцент прозвучал четче обычного. — Одевайся пока.

Он вернулся в комнату только для того, чтобы убрать многочисленные наброски. Сложил их беспорядочно в кучу, отнес в другую комнату и закрыл ее на ключ. Молча оделся, не подержав мне пальто, молча вышел на лестничную площадку. Казалось, ему совершенно безразлично, что будет происходить в квартире в его отсутствие.

Нам повезло — по дороге к метро мы не встретились с Наумом и Манеевым. Хоть одно приятное обстоятельство.

— Мне не домой, — сообщила я возле входа в метро. — Мне нужно заехать на Ракова, Кира просила цветочные горшки забрать для рассады. Так что ты иди, я надолго: хочу еще там пыль протереть, пол помыть.

Свою старую комнату в нашей прежней квартире Кирочка держала запертой, но никому не сдавала. Может быть, ей нужна была уверенность, что всегда может вернуться обратно? Когда они ругались с мамой, Кира иногда вслух напоминала об этом. Пока же у Киры мы хранили вещи, которые не нужны, а жаль выбросить.

За прошедшие пятнадцать лет в квартире многое изменилось. В одной нашей комнате поселилась семья с маленьким мальчиком, в другой — отслуживший в армии парень, большевичка Александра Тихоновна умерла, и ее комнату отдали тишайшему театральному суфлеру. Только в Кирочкиной комнате все оставалось по-прежнему и на своих местах. Странное дело — никто не жил, а пыль копилась регулярно.

— Я могу тебе помочь, хочешь? — предложил он равнодушно.

Мне стало смешно: я не могла себе представить Давида с влажной тряпкой в руках, протирающим пыль с дореволюционной этажерки. Но и прогнать его я не решилась…

И вот теперь я лежу и смотрю на него. У него темные-темные глаза, и кажется, что еще чуть-чуть — и меня затянет в них, как в омут. И, удивительно, я не чувствую ни малейшего смущения.

Мы не вытерли пыль и не вымыли пол, все случилось как-то сразу, как только мы оказались здесь. Меня потянуло к нему с непреодолимой силой, как тянет к полюсу магнита одинокую металлическую стружечку. Ему было достаточно лишь взять меня за плечи и развернуть к себе. Я не помню подробностей, но точно знаю, что это было лучшее, что случалось со мной. Всю сознательную жизнь мне хотелось прыгнуть с парашютом, искупаться в водопаде и погонять на огромной скорости на мотоцикле. Так вот, мечты мои больше не были актуальны — только что я летала, парила и ныряла. Но неожиданно все закончилось, в то, что подобное может повториться, я слабо верила, что дальше делать, не знала. Нужно было что-то сказать?

— Ты как? — шепотом спросил он. От его голоса по телу побежали добрые мурашки. — Больно было?

— Чуть-чуть, — шепотом призналась я.

Он потянулся и поцеловал меня — сначала в один глаз, а потом в другой:

— Прости. В следующий раз уже не будет.

Что, будет следующий раз? И я поняла, что непременно будет, не может не быть. Я просто умру, если он больше ко мне не прикоснется. Я потеряю смысл жизни.

— Давай вставать. — Он зашевелился, повернулся, и мои волосы освободились из плена. Захотелось, чтобы лег обратно. Я подвинулась поближе, ощущая голым животом жар его тела. — Отодвинься и вставай, пол мыть будем.

Почувствовал мою неуверенность и обиду, снова поцеловал: