Дэвид Макнил: Рок-н-ролл

Опоясанный ремнем, удобно устроившись в кресле из синей искусственной кожи, я получил положенный мне плед, носочки, подушку, затычки в уши, меню обеда и открыл брошюрку доктора Клоссона. Моя стюардесса, хотя я, должно быть, налетал не меньше часов, чем она, обязана тем не менее ознакомить меня с правилами полета, продемонстрировать аварийные выходы, кислородную маску, оранжевый спасательный жилет с веревочками, за которые можно дернуть, только если окажешься в воде. Она изображает все это очень ловко в сопровождении синтетического голоса. Артистка, играющая пьесу для пустого зала, она прекрасно справляется с ролью. Голова чуть наклонена вперед, смотрит прямо на меня, но игриво отводит глаза, стоит только взглянуть на нее. Закончив дежурную демонстрацию, она ловко сворачивает принадлежности и убирает их в багажный отсек, затем возвращается к исполнению своих обязанностей. До меня наконец доходит, что, раз в данном летательном аппарате откупорили бутылку, ее необходимо допить: здесь нет раковины, и вообще, на борту ничего не приспособлено для того, чтобы избавляться от недопитой жидкости. Если такой редкий и дорогой напиток вылить в унитаз, это может вызвать бунт в эконом-классе. Ведь они имеют право лишь на дешевую шипучку, да и то в случае опоздания самолета более чем на десять часов, или поломки двигателя, или какой-нибудь забастовки, в общем, чего-то не зависящего от них. Я не решаюсь больше отказываться, это было бы невежливо, и говорю себе, что, в конце концов, от одного бокальчика ничего плохого не случится. Но как только я выпиваю, чертовка наливает мне второй, затем третий, и вот я уже парю в облаках. Десять дней как я не испытывал этого блаженства, которое убаюкивает пьяниц, танцоров, кружащихся в венских вальсах, и вертящихся дервишей.

Но вдруг внезапно во всем самолете вспыхивают неоновые огни, все останавливается: двигатели, нагнетатели воздуха, музыка. Широко распахивается боковая дверца — сквозняк. Шумно подкатывает трап, и голос командира корабля сообщает в микрофон, что должны сесть еще пассажиры, в том числе шестьдесят восемь первого класса. Это участники норвежского семинара «Спасем популяцию оленей карибу». Поскольку я попал сюда благодаря накопленным на кредитной карте очкам, теперь я должен освободить свое кресло. Меня вежливо отсылают назад, но свободных мест нет. Я оказываюсь на откидном сиденье, на которое обычно садится стюард во время маневрирования самолета и воздушных ям, а стюард отправляется в кабину пилота на место, предназначенное для механика. Этой должности давно уже не существует. Не то чтобы механик на борту не нужен, просто все стало настолько сложно, что никто ничего не понимает, и тогда решили: «Надо сократить эту должность». Бывшие механики в конце концов остались безработными, хотя им и предлагали перевод на новую работу в другом отделении той же компании. В самом деле, проще простого: раньше чинил моторы «боинга», теперь — газонокосилки. Они не согласились, главным образом из-за зарплаты, которая, разумеется, стала несколько меньше. Зато теперь они получили возможность каждый вечер возвращаться домой, а семейная жизнь бесценна. Пилоты в знак солидарности тоже решили обидеться. Им предложили взять или расчет, или командование каким-нибудь «Фоккер френдшип» в дочернем отделении компании «Авиалинии Замбии». Недовольных страховых агентов заменили более покладистые, которые согласились инспектировать самолеты в Минске или в Макао. Теперь все летают, даже не зная, то ли в самолете не хватает какой-нибудь детали, то ли есть лишние, хвост «Туполева» насажен на кабину «боинга», пилоты летают, страховщики страхуют, путешественники путешествуют, и все довольны.

Вот уже десять минут я сижу лицом к пассажирам, и это очень неприятно. Стюардесса меня утешает. Я, разумеется, пользуюсь всеми преимуществами, предусмотренными для пассажиров первого класса, но это очень неудобное место. Двести тридцать человек, которым решительно нечем заняться, пялятся на меня. Надо постоянно следить за лицом, сохранять самообладание, чтобы не выглядеть смешно в такой ситуации, надо быть Джоном Уэйном или Гэри Купером. [7] Джон Уэйн (1907–1979) — американский киноактер и режиссер. Гэри Купер (1901–1961) — американский киноактер. Выбор, прямо скажем, невелик: ноги скрещены — руки опущены, руки скрещены — ноги вытянуты. Я достаю из кармана блокнот на пружинке и начинаю писать. Люди, которые что-то пишут, не интересны никому, кроме их литературных агентов и скучающих призраков авторов, заглядывающих вам через плечо, чтобы посмотреть, чего это там такое пишут. Главное, не мешайте им, пускай. И не надо жульничать, выдумывать какие-нибудь стенографические значки и волапюк: они умеют читать на всех языках, даже на зашифрованном иврите.