Крис Клив - Поджигатели

— Извини, — сказал он.

И потом была только его спина, уходившая в гостиную. Потом я всплакнула, потом полежала без сна, слушая, как Петра и Джаспер шепотом ругаются друг с другом. Это был жуткий звук, злой и тихий, как будто два насекомых дерутся в банке. По мне, у любви звук совсем другой, Усама, но, с другой стороны, откуда нам с тобой знать, ведь мы же почти оглохли от бомб.

Потом я больше не слышала, как Петра и Джаспер ругаются. От таблеток и выпивки я ненадолго заснула, но среди ночи проснулась. Меня разбудил шум. Я встала, подошла к окну и взялась за раму, чтобы успокоиться. Я посмотрела на вертолеты, кружившие над улицей и светившие лучом во все стороны. Было похоже на бесплатную полицейскую дискотеку и примерно так же весело. То есть я не уверена, что тебе когда-нибудь приходилось бывать на полицейской дискотеке, Усама, но мне-то приходилось, так что можешь мне поверить. Диджеи сами полицейские, и если ты думаешь, что они не ставят и не проигрывают главную тему из «Билла» [24] Телесериал о полицейских. до конца, то ты ошибаешься.

Мне даже страшно было подумать о том, чтобы лежать и ждать, когда голос моего сына начнет снова лепетать у меня в голове, так что, когда мне осточертело смотреть на вертолеты, я на цыпочках прошла в гостиную. Я пробиралась по стеночке, чтобы не упасть. Петра спала на диване, а Джаспер на полу у телевизора. Они оба накрылись своими пальто. Я опустилась на четвереньки и подползла к Петре медленно и тихо. Она свернулась на боку, чтобы уместиться на диване, и из-под пальто высовывались только ее голова и шея. Я встала на колени и посмотрела на нее, наверно, я пыталась вспомнить, на что это похоже, когда можешь вот так спать.

Лицо у Петры было мягкое, спокойное и желтое в свете уличных фонарей. Когда над домом пролетел вертолет, стекла задребезжали, и Петра насупилась во сне, и в белом луче прожектора было видно, как голубой пульсик бьется у нее на шее. Я смотрела на ее пульс и слушала, как опять в моей голове начинает звучать голос сына, сначала очень далекий, а потом все ближе и ближе, как радио, настраивающееся на станцию: м, м, мам, мам, мама, мама, МАМОЧКА! Я попыталась настроиться на другую станцию, попыталась сосредоточиться на вене, пульсировавшей у Петры на шее. Этот пульс все стучал и стучал, потому что он никогда не затихает, правда? Сердце стучит, как заевшая пластинка, и фонари на Барнет-Гроув снова включаются и выключаются, и Темза плещет приливом и отливом, и жизнь идет, можешь ты спать или нет.

Дорогой Усама, все, что я до сих пор написала, происходило весной и не прекращалось ни на одну секунду. Это было грязно и грустно, и все, кто не взорвался и не сгорел, занимались друг с другом неприличными вещами, как будто это был их последний шанс в жизни. Как в природе. Я хочу сказать, я выросла в Лондоне, Усама, но я знаю, что происходит в сельской местности. Я смотрю телевизор, как все. Весна — это время, когда все дерется, убивает и спаривается, и Лондон после того, как ты пришел в него с бомбами, ничем не отличается. Как будто мы все опять превратились в животных. Смотришь на людей в автобусе и практически видишь, как у них из-под чистой, красивой одежды пробивается шерсть. После майского теракта все стали нервные. А не только я, как раньше.

Но потом началось лето, стало жарко, и люди как-то затормозили. Если у тебя не взрывали мужа и ребенка, тогда, наверно, тебе начало казаться, что майский теракт был сто лет назад. Люди перестали думать о том, как коротка жизнь, а опять стали думать о машинах.

— Вы только гляньте, — сказал Теренс Бутчер. — Лучшим тягачом назвали какой-то паршивый «Фольксваген».

Мы были у него в кабинете, и по почте только что пришел новый номер «Караван-клуба» [25] Журнал для автолюбителей. вместе с пачкой докладных записок о подозреваемых в терроризме. Сначала он открыл журнал. Меня это слегка удивило, Усама, потому что мне казалось, что у него такая работа, на которой ты должен сначала хорошенько потрудиться для разгрома мирового джихада, а потом уж заниматься личными делами, но я в этом не разбираюсь. Теренс Бутчер встал за своим столом и поднял журнал, чтобы я могла увидеть статью.

— Очень симпатичный, сэр.

— Симпатичный? — сказал он. — В каком смысле? Да это немецкая гнусность. «Воксхол-кавалир» заткнет его за пояс по всем статьям. Мощный движок, в холмах без такого никуда. И не нужно обращаться в Дрезден каждый раз, когда понадобится запасная крышка распределителя.