Маргарита Зверева - Солнце внутри

– Потому что оно и реально в нашем мире, – проговорил я.

– Но не для меня! – задохнулся Барон и отступил еще на шаг назад. – Не для меня…

– И для вас тоже, – покачал я головой. – Вы бегаете от него, но оно сильнее вас.

– Как ты можешь говорить столь поверхностно и ненаучно? – с презрением плюнул Барон. – Неужели все наши разговоры о физике прошли даром?

– Нет, недаром. Но вы почему-то никогда не упоминали о квантовой физике.

Барона как током дернуло. Он хотел ответить, но только замер, немой и бледный.

– Что вы так пугаетесь? – поднял я одну бровь. – Неужто я в точку попал? Вы так боитесь квантовой физики, потому что она – та самая система максимальной свободы?

– Система максимальной свободы? – вяло переспросил Барон, мысли которого явно куда-то улетели.

– Да, – кивнул я. – Система максимальной свободы. В вашей любимой физике, если я не ошибаюсь – а я совершенно уверен, что не ошибаюсь… Так вот, в физике свобода системы определяется степенью того, насколько точно можно предсказать будущее, исходя из имеющихся данных, то есть прошлого. Чем точнее предсказание, тем менее свободна система. В квантовой механике даже атомы ведут себя непредсказуемо, так что получается, что это – система максимальной свободы.

Пока я говорил, Барон все больше надувался, как воздушный шар, а потом наконец вышел из оцепенения и взорвался.

– Я знаю, как определяется степень свободы в физике! – заорал он. – Слишком умным ты себя считаешь!

Он прекратил отступать и, наоборот, кинулся на меня, всверливая острый ноготь мне в грудь.

– А если ты такой умный и начитанный, то должен бы знать, что времени в квантовой физике нет, к слову, вообще! Вообще!!

– Его нет теоретически, в идеале, – спокойно ответил я, не отступая ни на шаг. – А в прикладной квантовой механике очень даже есть. Получается, что, для того чтобы описать наш мир во всей его тленности, квантовая физика делает уступки. Потому что в нашем мире, Барон, время очень даже реально. Оно так же реально, как и зло. Я бы даже сказал, оно настолько же реально, что и зло. В этом смысле время – не что иное, как удаленность от вечности.

В глазах Барона вспыхнуло бешенство, и я уже думал, что он кинется меня душить, но вместо этого он вдруг отдернул руку, закинул голову и невесело расхохотался.

– И ты считаешь, что ты понял, как побороть зло? – брызнул он мне слюной в лицо, когда вдоволь насмеялся. – Возомнил себя принцем со страниц сказки?! О, мироздание! Как я мог так в тебе ошибаться?! Ты сама наивность!

– Но тогда и квантовая физика – сама наивность, – парировал я. – Потому что ответ на вопрос о том, как бороться со злом, кроется в ней же.

Тут весь смех улетучился из сухого тела Барона, и он невольно напрягся до кончиков пальцев, хоть и пытался делать надменный вид.

– Ну давай, – процедил он. – Насмеши меня еще больше.

Я дивился своей невозмутимости. Мне не хотелось ни защищаться, ни нападать, ни оправдываться. Спокойный горный ручей все тек и тек по моим венам.

– В классической физике, в которой вы с Эйнштейном прекрасно разбираетесь, Барон, – кивнул я в сторону портрета на стене, – объединение единиц дает такое целое, которое просто сводится к своим частям… То есть один плюс один – это два, а два поделить на два – это снова один. А в квантовой?

– Не надо играть в профессора, Адам! – налился краской Барон, но по испугу в его глазах я понял, что он начал подозревать, к чему я веду.

– Да, Барон, – понизил я голос. – В квантовой физике целое больше суммы его частей. Целое. Больше. Суммы. Его. Частей… Когда я прочитал это… Я все еще помню, как сидел посреди библиотеки и не мог двинуться. Наверное, так будет чувствовать себя ученый, который откроет лекарство от всех видов рака. Только вот в случае с физикой почему-то никто не бегал по улицам и не кричал в рупор, что узнал самый главный секрет Вселенной. Наверное, мы часто не придаем значения великому… А для меня в тот момент все встало на свои места. Мне не надо было больше ничего знать. Вот, оказывается, что является самой главной и самой мощной силой из всех. Объединение единиц. Я уверен, что вы не хотите слышать этого слова, Барон, но, по-моему, эта теорема просто-напросто научное описание любви.

– Нет! – вырвался из Барона какой-то утробный вой. – Это неправда! Неправда! Это неправда!!

В одно мгновение Барон из мудрого старика превратился в маленького обиженного ребенка. Я даже ожидал, что он кинется колотить меня кулаками, но вместо этого он обессиленно опустился на кресло и закрыл лицо руками.