Жан-Мари Леклезио - Танец голода

Потом пришел Даниэль Доннер. Он оказался совсем не таким, каким его представляла Этель. Высокий, темноволосый, элегантно одетый, серьезный. Он уселся напротив Ксении и заказал эспрессо. Говорил мало, курил сигарету за сигаретой, неторопливо протирал очки. В какой-то миг, когда Этель перевела разговор на работу Ксении, возможность начать свое дело, реализовать проект в Америке, Даниэль прервал ее: «Лично я хочу только одного: жить нормальной жизнью». Этель почувствовала себя оскорбленной за подругу, однако было похоже, что Ксения даже не задумывалась над тем, что для этого молодого человека значат слова «нормальная жизнь». Она держала руку Даниэля в своей, он был ее собственностью, ради него она была готова на всё. Этель поняла: их дружбы больше нет. Это доказывал и взгляд, которым обменялись Ксения и Даниэль несколько мгновений спустя: «Ну что, идем?» — словно говорил он.

Этель резко поднялась, настаивая, что должна заплатить по счету. Она пожала руку Даниэлю и, чуть помедлив, кивнула Ксении: «Da svidaniya?» — в память о прошлом. Может, ей стало стыдно оттого, что она теперь тоже эгоистка. Этель ушла торопливо, как будто куда-то опаздывала.

Пока Этель и Лоран путешествовали по парижским улицам, меняя отели, и были вне досягаемости, умер Александр. Отек легких, и он задохнулся. Микробы вели свою войну в его организме — с момента объявления перемирия и начала бомбардировок. И они победили.

Похороны состоялись в Ницце, на совсем новом кладбище, расположенном среди холмов, к западу от города: некрополь для чужаков, простые бетонные тумбы на склоне. Выбора не было. Склеп на монпарнасском кладбище, где покоился господин Солиман, был слишком далеко; для перевозки тел по железной дороге не хватало цинковых гробов, к тому же погода стояла слишком жаркая. Когда Этель приехала, Александр ждал ее в морге. Служащий объяснил, что это сделано из-за запаха и дело не терпит отлагательства. Этель, с помощью Лорана, занялась похоронами, всё оплатила, взяв деньги у мужа. Отказалась от каких — либо помпезных надписей на плите, поскандалив с распорядителем: «По крайней мере R.I.P. [64] Сокращ. от лат. requiescat in расе — покойся с миром. , мадемуазель, это как минимум!» Вероятно, он получал деньги за каждую строчку. «Нет, мой отец ненавидел латынь. Вы напишете только имя, дату рождения и смерти. Поставите точку. И всё». Она произнесла это тем же тоном, каким когда-то отказалась от кариатид на фасаде дома по улице Арморик.

На короткое время все родственники и знакомые собрались у Жюстины. Маврикийские тетушки, кузены со стороны Солиманов и даже полковник Руар и генеральша Лемерсье, расставшиеся со своей прежней злостью. Казалось, семья снова в сборе, будто ничего не произошло, что смерть Александра смыла с этих людей их безрассудство, а недавно закончившаяся трагедия их никак не коснулась.

Этель пристально наблюдала за ними, ища в их поведении отголоски прошлого, своего детства. Но не находила. Возникшая пропасть не могла исчезнуть.

И она поняла, что надо бежать — на другой край света, в конце концов начинать новую жизнь.

После ночного бдения и похорон Жюстина организовала дома небольшой обед. Конечно, никакого сравнения с гостиной на улице Котантен, с ее музицированием и изысканными беседами. Но в окно мансарды виднелось искрящееся вдалеке море, его опять бороздили парусники, рыбацкие плоскодонки и грузовые суда с Корсики, направлявшиеся к Вильфраншу. Неподвижно застыли, словно стражи, британские и американские крейсеры. В порту уже началась реконструкция, защитные стены снесли, убрали орудийные платформы, и каждый вечер на башне Меккано опять загоралась лампа маяка.

«Почему ты не хочешь жить вместе с нами?» — переспросила Этель. Жюстина даже не вздохнула в ответ: «Что я буду там делать? Я обременю вас… Я слишком старая, слишком устала. Лучше вы иногда будете меня навещать, я надеюсь».

Почти неосознанно, шокировав Этель, она вдруг положила руку ей на живот: «Когда он родится, напиши мне, я помолюсь за него». Как она догадалась? Месячных не было, но даже сама Этель была еще не до конца уверена и пока ничего не сказала Лорану. Жюстина заговорщически улыбнулась, попытавшись изобразить на лице нежность: «Напиши мне, что он появился, я ведь знаю, что у тебя будет мальчик».

И оказалась права — один-единственный раз. Она уже стала своей в этом городе. Перегнувшись через балконные перила, она могла разглядеть на краю залива холм, на котором был погребен Александр. В каморке под крышей она сохранила в память об их семейной жизни вещи, книги, мебель, спасенную во время переезда и торгов. Картины, гравюры. Эстомп [65] Рисунок, сделанный при помощи растушевки из свернутого в виде сигары куска кожи или бумаги. , сделанный Самюэлем Солиманом в семнадцать лет — до того, как он уплыл с Маврикия, — изображавший горы Питер — Бот в лунном свете. В коридоре Жюстина благоговейно разместила коллекцию тростей-шпаг, проехавших на автомобиле через всю Францию. После смерти Александра Жюстина сама вела все дела и добилась успеха. Остаток наследства своего дяди она с помощью нотариуса превратила в пожизненную ренту, и это позволило ей выжить. Более того, она смогла дать немного денег тетушке Милу, облегчив ее уход в монастырь. Да и другим удалось помочь. Быть может, она даже простила Мод и отправляла ей маленькие посылки, чтобы та не умерла с голоду. И раз-два в неделю сама приходила к ней на виллу «Сегодня».