Аттила Бартиш - Спокойствие

— Ага, — сказала она и положила сахар в чай. И я не сказал ей, что она кладет сахар уже в третий раз.

— Ты встречался с этой женщиной? — спросила она.

— Нет, — сказал я.

— Ну да, — сказала она.

— Нам обязательно об этом говорить? — спросил я. У меня громко заурчало в животе.

— Нет, — сказала она и принесла пакет печенья.

— Из Красного Креста пока не отвечают? — спросила она.

— Пока нет, — сказал я и встал, чтобы уйти. Я хотел поцеловать ее, но вспомнил, что это тоже элемент полового сношения, поэтому лучше не стоит, и, прежде чем отправляться домой, зашел на фречч в “Балканскую жемчужину”.

— Это вы? — спросила Иолика и положила передо мной газету. Она держала палец на плохо пропечатанной фотографии, словно на спинке жука, у которого вот-вот хрустнет панцирь.

— Да, — сказал я.

— С каких пор вы писатель? — спросила она.

— Точно не знаю, — сказал я.

— Этому учат где-нибудь?

— Нет. Думаю, нет. Может, в Америке, — сказал я, потом заплатил и пошел домой. Пришло письмо из французского издательства, и я хотел выбросить его вместе с рекламными газетами, но потом подумал, что это будет забавно, и прочитал их условия, и написал, что у меня нет возражений, ваше предложение большая честь для меня, и спасибо. Затем я написал маме письмо, из Мальме, потому что на следующий день один мой знакомый отправлялся в Мальме. “Уважаемая мама, если вы хотите меня видеть, пусть вам не закрывают глаза”, — написал я и смял бумагу, поскольку вспомнил, что писать надо левой рукой и что в Мальме у меня будут три выступления.

Прошлый год был относительно спокойным. Была девушка по имени Ноэми, с которой я иногда спал. Хорошая девушка, хотя ничего особенного. Мы познакомились на приеме, она носила подносы с шампанским. Мама не знала о ней.

С Йордан я встретился один раз в “Шкала Метро”, я искал подарок к Рождеству для Эстер. Она сказала, чай уже остыл, я сказал, ничего страшного.

Когда пришло письмо из Красного Креста, я сунул его в карман и отправился к Эстер, но вспомнил, что сегодня среда, а мы привыкли встречаться только по понедельникам. Потом я подумал, что по такому поводу я могу пойти в виде исключения, и уже собирался позвонить, но услышал из-за двери посторонний голос. Какое-то время я прислушивался, они просто разговаривали. Мужчина рассказывал что-то про Альфа Центавра. Голос Эстер я едва слышал. С лестничной площадки какая-то старушка закричала, молодой человек, кого вы ищете. Поэтому пришлось уйти. Я пошел в кино, показывали какой-то экшн. “Расчленитель трупов”, или что-то в этом духе, было весьма захватывающе.

После кино я вернулся, но их уже не было дома.

Я боялся, что Юдит где-то здесь, в Европе. Да, она вполне может жить даже в Вене, думал я, и от этого все медлил, не вскрывал конверт. Я боялся, а вдруг мне уже завтра придется садиться в поезд? В глубине души я надеялся, что ее не найдут. Хотел ли я ее видеть? Не знаю. Не так-то это просто, спустя полжизни стучать в дверь к человеку, чей почерк даже мама неспособна отличить от моего. Столько воды утекло, нас разделяли режимы, океаны и государственные границы. Я хотел подождать хотя бы до понедельника, чтобы не быть одному. Но вечером я набрался храбрости и вскрыл конверт и, когда я прочитал, что ее похоронили в Ницце десять лет назад, с облегчением вздохнул.

На следующий день я заказал в библиотеке Сечени старые французские газеты, и из подстрочного перевода одной консультантки узнал: мир с содроганием воспринял скорбную новость — вчера вечером после концерта Паганини прославленная скрипачка Ребекка Веркхард в возрасте неполных двадцати пяти лет, перерезала себе смычком вены на запястье. Экспертиза продолжается, похоронами занимается Нью-Йоркская звукозаписывающая компания.

— В основном все. Есть некролог, но он длинный, — сказала она.

— Оставьте, — сказал я.

— Хотите копию? — спросила она.

— Не хочу, — сказал я.

— Я могу унести? — спросила, она.

— Еще минуту, — сказал я и равнодушно посмотрел на пожелтевшую, плохо пропечатанную фотографию. На фото Юдит была точной копией Ребекки Веер в двадцать пять лет. Она точно знала, почему берет имя матери.

В понедельник я пошел к Эстер. Она сказала, что я спокойно мог позвонить, они пили чай с одним знакомым. Он вроде как астроном, уже несколько недель регулярно посещает библиотеку, там они подружились, а я сказал, конечно, я не из-за него ушел, а потому что мы уже привыкли к этим понедельникам.