Сири Хустведт - Что я любил

— Впервые слышу.

Билл покатал отвертку в ладонях.

— Ты не поверишь, но я сейчас даже представить себе не могу, что мы были женаты. Я иногда спрашиваю себя: как это вообще могло случиться? Она ведь меня не то что не любила, я ей даже не нравился. Даже влечения какого-то, и того не было.

— Почему ты так решил?

— Она сама сказала.

— Ну, в запале чего только не скажешь. Я думаю, ей просто хотелось ударить тебя побольнее. Зачем ты этому веришь? Это же чушь!

— Нет. Она сказала не мне. Мне она никогда таких вещей не говорила. Она сказала об этом другому человеку, а уж этот человек передал мне.

Я вдруг вспомнил голоса Билла и Люсиль, ворвавшиеся в раскрытое окно нашей квартиры той давней весенней ночью.

— Все равно, — упрямо продолжал я, — этого просто не может быть. Зачем ей тогда было выходить за тебя замуж? Ради денег? Так у тебя в ту пору не было ни гроша.

— Да нет, Люсиль сказала правду. Она не умеет врать. Рассказала она это одной нашей доброй знакомой, знаешь, бывают такие, сперва доложат, кто какие гадости о тебе говорил, а потом давай сочувствовать, на плече рыдать. Только на этот раз гадости обо мне говорила моя же собственная жена.

— Но почему она сама тебе все не объяснила?

— Наверное, не смогла.

Билл помолчал, потом заговорил снова, пристально глядя на отвертку, которую по-прежнему крутил в руках:

— Только после того, как мы стали жить вместе с Вайолет, я вдруг понял, до какой степени ненормальной была моя жизнь с Люсиль. Вайолет настоящая, в ней столько жизни! Она все время норовит меня обнять, каждую минуту говорит, что любит. Я в жизни не слышал от Люсиль ничего подобного.

Билл снова замолчал.

— Представляешь, ни разу!

Он поднял на меня глаза.

— День за днем, долгие годы я жил не с ней, а с кем-то вымышленным, кого сам себе придумал.

— Но я все равно не понимаю. Если она вышла за тебя замуж, значит, все-таки любила!

— Да нет. Она просто слабый человек, а я не оставил ей выбора.

— Ну, знаешь, — возмутился я, — у человека всегда есть выбор, и он сам должен нести ответственность за свои поступки.

Билл опять уставился на эту несчастную отвертку:

— Она беременна. Мне сказала, что все получилось случайно, но теперь они собираются пожениться. Судя по голосу, у нее все хорошо. Будут жить в Принстоне.

— А Марк? Она его заберет?

— Не знаю. Я уже понял, что, как только я начинаю настаивать на том, чтобы Марк жил со мной, он немедленно становится ей очень нужен. Если же я ничего не говорю, он нужен ей куда меньше. Наверное, она хочет, чтобы Марк сам принял решение. Вайолет очень переживает. Она ничего хорошего не ждет и боится, что Люсиль отберет его у нас. Когда дело касается Люсиль, Вайолет испытывает какой-то… какой-то суеверный ужас.

— Суеверный? — переспросил я.

— Именно. Я не знаю, как выразиться точнее. Ей кажется, что Люсиль обладает незримой властью над нами, причем не только когда речь идет о Марке…

Мне не хотелось поддерживать этот разговор. Я убеждал себя, что Люсиль обретет заслуженное счастье. Новый ребенок, новая семья… Наконец-то она сможет вырваться из своей убогой квартирки на углу 3-й улицы. И все же, несмотря на всю благостность этой перспективы, я не мог отделаться от ощущения тревоги и понимал, что Люсиль для меня — тайна за семью печатями.

В последнюю ночь, которую мы провели в Вермонте, я вдруг проснулся и увидел, что Эрика сидит на краешке кровати. Я было решил, что ей просто нужно в уборную, перевернулся на другой бок и собрался спать дальше, но сквозь сон услышал ее шаги в коридоре. Она шла не в уборную. Я встал и пошел за ней. Эрика стояла перед дверью в комнату мальчиков, глядя перед собой широко открытыми глазами и легонько касаясь пальцами дверной ручки, но почему-то ее не поворачивая. Вдруг она отдернула пальцы и начала водить ими в воздухе, как делает иллюзионист перед тем, как показать фокус. Когда я подошел ближе, Эрика посмотрела на меня. Мальчишки, как всегда, спали с ночником, поэтому тонкая полоска света пробивалась сквозь щель между дверью и порогом, чуть выхватывая из темноты лицо Эрики. Она спала! Я вспомнил вдруг, что лунатиков нельзя будить, поэтому ласково взял ее под руку и повел назад, в спальню, но в ответ на мое прикосновение она вдруг громко вскрикнула высоким напряженным голосом:

— Mutti!

Я вздрогнул и выпустил ее локоть. Она вновь застыла перед дверью, осторожно поднося указательный палец к ручке и тут же его отдергивая, словно обжегшись. Наклонившись к ее уху, я зашептал: