Сири Хустведт - Что я любил

— Э! Э! Э!

Девочка с толстыми ножками и выпирающим пузиком стояла посреди булочной, задрав голову, и, глядя на потолочный вентилятор, лепетала что-то нечленораздельное.

— Правильно, солнышко, ветерок, он дует, — прозвучал в ответ женский голос.

Выгнув шею и беззвучно шевеля губами, девочка несколько мгновений не сводила глаз с потолка, а потом в благоговейном ужасе тоненько завела:

— Ду-ет, ду-ет, ду-ет!

Багровая от рева кроха лет двух отбивалась и топала ножками, а сидевшая на корточках мама в отчаянье протягивала ей апельсин и сквозь дикий визг лепетала:

— Деточка моя, ну посмотри, ведь у тебя такой же апельсинчик, как у Джулии! Точно такой же!

Когда детям на экране исполнилось три-четыре года, я впервые услышал за кадром голос Билла. Его собеседником был насупленный мальчуган.

— А ты знаешь, зачем тебе сердце? — спрашивал Билл.

Мальчик прижал руки к груди и серьезно ответил, глядя прямо в камеру:

— Чтоб давать кровь. Из него кровь течет, а оно все равно живое.

Другой мальчишка поднял вверх пакетик с соком, встряхнул его и объяснил женщине, сидевшей рядом с ним на скамейке в парке:

— Смотри, мам, у сока невесомость.

Блондиночка с льняными, почти белыми хвостиками носилась кругами, прыгала-скакала, а потом вдруг встала как вкопанная и, повернув пылающее личико в объектив, произнесла отчетливо и назидательно:

— В поте своего лица!

Девчушка в замызганной балетной пачке и погнутой короне дотянулась до уха своей товарки в розовой газовой юбке на голове и заговорщицки прошептала:

— Все в порядке. Мне по телефону сказали, что мы обе будем невесты.

Или Билл спрашивал аккуратно одетую барышню с туго заплетенными косичками:

— Как зовут твоего пупсика?

Сзади, за кадром, слышался женский голос:

— Скажи, скажи, не бойся.

Малышка вытянула вперед руку и, демонстрируя Биллу пупса, которого держала почему-то за одну ногу, произнесла:

— Душик.

Безымянные дети появлялись и исчезали, раз за разом становясь немного старше, а Билл наблюдал за ними. Его камера старалась удержать их лица, когда они рассуждали о том, как что устроено и из чего сделаны они сами. Одна девочка объясняла Биллу, что гусеницы превращаются в ежиков. Другая сообщала, что мозг в голове железный и "в нем налиты слезы". Третий умник рассказывал, что мир "получился из такого большого-пребольшого яйца". Порой маленькие персонажи вообще забывали о том, что их снимает камера. Вот какой-то мальчишка глубоко засунул палец в нос, поковырялся в нем, извлек оттуда пару козявок и немедленно их съел. Другой запустил руку в штанишки, с наслаждением почесался и удовлетворенно вздохнул. Маленькая девочка склонилась над прогулочной коляской. Вот она засюсюкала и цепко ухватила сидящего там малыша за щечки.

— Любисик мой ненаглядный, — приговаривала она в такт щипкам и потряхиваниям.

Привязанный к коляске малыш горестно заревел, не выдержав нажима крепких пальцев.

— Ты мой сладкий, — яростно продолжала девочка.

— Сара, перестань сейчас же! Веди себя хорошо! — прозвучал женский голос.

Девчонка насупилась.

— Как будто я себя плохо веду, — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Другая девчушка, чуть постарше, лет пяти, стояла рядом с матерью перед какой-то витриной. Билл снял их сзади, просто две спины. Но через несколько секунд становилось понятно, что сильнее всего его занимает детская рука. Камера пристально наблюдала за ее движениями. Вот она скользнула матери по пояснице, потом поползла севернее, к лопаткам, а потом двинулась на юг, к ягодицам, вверх-вниз, вверх-вниз. Маленькая детская ручка бессознательно ласкала материнскую спину.

Или вдруг на экране появлялся замерший посреди тротуара мальчишка. На лице его застыла воинственная гримаса, в уголках глаз закипали злые слезы. Рядом с ним стояла женщина, голова ее не попадала в кадр, зато все тело вибрировало от бешенства, как натянутая струна.

— Ты меня достал, поганец, сил моих больше нет! — рычала она. — Хватит с меня!

Она наклонилась и, схватив ребенка за плечи, принялась трясти его как грушу, продолжая кричать:

— Хватит, хватит, хватит!

Из глаз мальчика хлынули слезы, но с лица не сходила жесткая гримаса. Он не собирался сдаваться.

В отснятых кадрах была решительность и беспощадность, было упрямое желание всматриваться, вглядываться все глубже. Объектив пристально и прицельно следил за детьми, которые, взрослея, вытягивались и становились все более разговорчивыми. Мальчик по имени Реймон сообщил Биллу, что ему семь лет и что у него есть дядя, который собирает цыплят.