— Дорогуша моя, да большинство людей готовы убить за братские отношения. Кстати, вы ссоритесь?
— Практически нет.
— А как с любовниками? — интересуется Кристиан, изучая свои ногти. Его вопрос звучит неприятно громко в зале, где вдруг смолкли все разговоры. — Случаются?
— Нет! — огрызаюсь я. — Никогда! Танцевать не пора?
— Самое время, — отвечает как из-под земли возникший Сэм Данфи.
О, моя голова. Моя голова… Череп треснул, мозги рассыпались, будто шарики от подшипника, и бряцают немилосердно, стоит лишь качнуть головой. О, моя голова. И еще рот. Рот забит шерстью и дерьмом. Горло жжет, мне трудно глотать, и вообще этого лучше не делать, потому что дерьмо лезет в желудок. Зачем было столько курить? Ступни ломит. Проклятые туфли — их не для танцев придумали, во всяком случае, не для моих танцев.
7.30 утра. Вернулась я в три. Роберт еще спит. Ночью, когда я ввалилась в спальню, он даже не захотел станцевать со мной ча-ча-ча, заявил, что с меня достаточно и пора спать. Я завела «Кукарачу», а он сказал: «Ш-ш-ш-ш». Думаю, он меня разлюбил.
Мальчишки проснутся с минуты на минуту. Откуда эта грязь на ногах? Упала, наверное. Боже. О боже! Как мне погано. И что я буду делать? Вечером у нас самолет в Париж. Рейс в шесть часов. Мы прилетим как раз к ужину. А за ужином подадут вино. И меня непременно вывернет, потому что мой организм больше алкоголя не примет.
Холодно как. Я натягиваю на себя одеяло. Не так уж все и плохо, если подумать. Новый друг появился. Кристиан. Гнусный Данфи оказался совсем не таким гнусным. Кажется, я ему даже немного нравлюсь. И я его простила. Да-да, простила. Он со мной танцевал. Здорово танцует… Ха-ха. Чего и следовало ожидать.
А что было дальше? Картинка расплывается. Как я попала домой? На такси, наверное. Не помню. Может, я с кем-то прощалась? Не помню. Надо думать, прощалась, воспитание-то я получила. От попыток вспомнить боль усиливается. Мне плохо, плохо, плохо. И стыдно. И Данфи со мной танцевал.
— Маме погано, — хриплю я мальчишкам, которые влетают в спальню, будто парочка шальных пуль.
— Мне тоже было погано. Давно, — сообщает Джек. — Я плакал.
— Мама тоже заплачет, дорогой, если ты не перестанешь скакать на кровати.
— А почему тебе плохо? — спрашивает Чарли.
— Потому что выпила слишком много вина, дорогой.
— Вина! Вот это да. Вино из ног делают, нам в школе рассказывали.
Пытаюсь приподняться на кровати:
— Что за глупости, Чарли. Вино не из ног делают, а из винограда.
— Нет, из ног, — с видимым отвращением настаивает Чарли. — Берут такую круглую деревянную штуку и начинают ее топтать. И топтают, и топтают, и топтают. Получается красный сок из ног.
— Топчут, — машинально поправляю я. — Так в старину вино делали, топтали виноград, и из него получался сок. Теперь все по-другому.
— От винограда не отказался бы, — бормочет Роберт, приоткрыв один глаз. — Доброе утро, ребята. Как себя чувствуешь, милая?
— Паршиво, — признаюсь я честно. — Очень, очень паршиво. Мне плохо, мутит, тошнит и не хочется слушать про ноги и прочую дрянь.
— Ужин удался?
— Я исполняла песни Барри Манилова. И танцевала, — скулю я с тоской.
Роберт хохочет:
— Ничего себе. Твой мелодичный голосок…
— Не всем же в церковном хоре распевать. Сама знаю, что не сопрано. Но я не виновата.
— Уши у гостей не завяли?
— Нет. Гости прядали ушами от наслаждения.
— Вид у тебя неважный, — продолжает Роберт. — Глаза красные как у кролика.
— Заснула в линзах. — Я спихиваю с живота Джека, который уже вошел в роль кролика.
— Ненавижу ш-ш-шипучку, — невесть с чего сообщает он.
— А мама обожает шипучку. Под названием шампанское. — Роберт подливает масла в огонь моего позора.
— Ваша мама, мальчики, весьма воздержанна в употреблении спиртных напитков. А папа, — добавляю злорадно, — сейчас приготовит завтрак.
— Как это?
Черт. До чего же он сегодня действует мне на нервы.
— Как? Ставишь на стол две миски, в каждую насыпаешь хлопья и заливаешь молоком. Если хватит сил, поджаришь по тосту. Про сок не забудь.
— Но я ведь никогда их не кормлю, — возмущается Роберт. — И сегодня выходной. Я устал.
— Марш отсюда! — говорю я детям. — А ты… жалкое ты создание. Отец, который не в состоянии накормить собственных детей. У меня похмелье, ясно? Такое нечасто случается, так что займись детьми.
— Но я-то не виноват, что ты напилась. Силком я в тебя заливал, что ли?
— Роберт. Пожалуйста. Ребята хотят есть. Приготовь им завтрак.
Читать дальше