Дмитрий Липскеров - Ожидание Соломеи

Гуасье вернулась лишь под утро и первый раз провела его в своей постели, так и не зайдя к Харрису.

На следующий день в своих объяснениях она сослалась на нездоровье, а на расспросы Харриса, где она шаталась до утра, грубо ответила, что это не его дело, что он лишь лакей при ней и должен знать свое место. Разъяренный Харрис после этих слов влепил ей пощечину, а она лишь усмехнулась в ответ, продолжала стоять на месте и презрительно смотрела на трясущегося в ярости телохранителя.

Через несколько минут он уже ползал перед нею на коленях и что-то ласково мычал, по всей видимости, вымаливая прощение. Гуасье простила его, как прощают нерадивых, но давнишних слуг, и велела ему впредь вести себя хорошо.

Впрочем, с этого момента постель Харриса осиротела, и он, мучимый звериной ревностью, безлунными ночами вынашивал план мести. Каким-то особым чутьем он чувствовал, что причина его разлуки с Гуасье кроется в другом мужчине, а оттого он еще больше зверел и распалял свою фантазию, настраиваясь на изощренные пытки соперника.

Гуасье теперь возвращалась домой лишь с рассветом, и Харрис затравленно заглядывал в ее глаза, пытаясь различить в них подтверждение своим мазохистским фантазиям.

Он стал выслеживать маленькую дикарку и очень скоро нашел подтверждение своему предчувствию. Как-то, подъехав к колледжу на автомобиле, он увидел выходящую Гуасье с неким смазливым пареньком, на ходу жадно целующим ее в губы. Они сели в «порш» с открытым верхом и покатили в сторону Нью-Джерси, оба счастливые и веселые.

С этой секунды Харрис успокоился. Теперь он знал, что делать. Главное – выбрать подходящий момент и совершить задуманное так, чтобы комар носа не подточил.

Встречая по утрам утомленную Гуасье, он уже не казался затравленным, а смотрел на нее даже с неким вызовом, в котором бы более опытная женщина непременно почувствовала надвигающуюся беду. Но засыпающей на ходу девочке было не до разгадывания ребусов своего слуги, она забиралась в ванну, накрепко закрывала двери и смывала со своего черного тела свидетельства недавней любви.

В одну из осенних нью-йоркских ночей возле дома известного голливудского актера остановилась машина с заляпанными техасскими номерами. Из нее вышел человек в больших черных очках на изуродованном лице. Внушительного телосложения, он тем не менее быстро и тихо перелез через ограду, ловко вскрыл оконную раму первого этажа и забрался внутрь дома. Он уверенно прошел по темному коридору до одной из дверей, открыл ее, зашел в комнату и присел возле кровати со спящим человеком. При свете маленькой авторучки-фонарика он выудил из кармана тонкий шелковый шнур, кусок пластыря и остро отточенный нож. Затем он прикурил сигарету и, жадно затягиваясь, стал пускать струи дыма спящему в лицо. Вскоре тот зашевелился, кривя лицом, и, как только проснулся окончательно, почувствовал на лице что-то клейкое, мешающее открыть рот. В ужасе он увидел перед собой улыбающееся лицо незнакомца, засучил ногами, сбивая простыни в кучу, и почему-то сразу заплакал. Незнакомец поднял с пола шелковый шнурок, сделал из него нечто вроде петельки и сбросил с жертвы одеяло. Юноша спал голым, Харрис осмотрел его тело и подумал, что если бы над ним как следует потрудиться, то в очень короткое время оно стало бы походить на тело профессионального борца. Уголовник также посмотрел на низ живота своей жертвы и должен был отдать должное привязанности Гуасье. Тем не менее он одним движением накинул петельку на источник удовольствия дикарки, довел ее до самого основания и мощным движением стянул концы, не забывая при этом смотреть в вытаращенные глаза своей жертвы. В первый раз за долгое время Харрис испытал облегчение своих страданий за счет страданий другого.

На следующий день все газеты опубликовали сообщение об убийстве сына голливудской звезды, находящейся в данный момент на съемках в Индии.

Сообщалось, что убийство было совершено с особой жестокостью: жертву перед смертью кастрировали, а затем, искромсанную ножом, удушили. Никаких версий о причинах убийства газеты не сообщали.

Первым делом полиция стала интересоваться отношениями Гуасье с жертвой. Но девочка ничего не знала и предположить не могла, кому бы это было нужно. Лишь придя как-то домой с очередного допроса, она сочувственно заглянула Харрису в глаза и предложила ему как можно быстрее написать завещание.

Довольный Харрис не придал этой угрозе особого значения, а Гуасье тем временем отправила Миоме письмо, в котором жаловалась на то, что, оставленный опекать, телохранитель неоднократно истязал ее и в грубых формах насиловал.