- Тебе мама одеца принесцла, вон, в сумке.
Наряд был классный: брючная пара неимоверной ширины с отворотами, белая китайская шелковая рубаха "Дружба", которая висела на плечах Графа, как на заборе, и пиджак с огромными ватными плечами. Аглая покатилась со смеху, когда Граф облачился.
Ели все с аппетитом, для начала махнув по сотке с медом.
- Кушай, сынок, - приговаривала мать.
- Мы тебя под костюмцик-то подгоним.
Аглая смеялась и даже один раз чмокнула его в мохнатую щеку. Мать налила еще, выпили. Граф улыбнулся Аглае, ее матери - те были счастливы.
Граф встал из-за стола, вышел на крыльцо потянулся, сделал глубокий вдох. Через переезд медленно перебирался грузовик. Граф замахал рукой, машина остановилась.
- В город?
- Да.
Над городом висела круглая шайба дыма. Город название имел жутковатое, связанное с передней частью скелета среднего рогатого скота. Улицы города состояли из трещин и ям, в некоторых местах, прямо посреди улицы выпирали углы бетонных плит и черви арматуры - город болел бубонной чумой, но, несмотря на болезнь, он из последних сил ждал, то ли явления Графа, то ли дождя, который, обещая свежесть, безжалостно выльет на язвы улиц грязь, и едкий смрад неба...
Граф медленно, за пару часов, обошел весь центр и обнаружил всего три довоенных здания, - город был молод, просто юн, к тому же он рос, «эльбрусы» доменных печей заслоняли горизонт, зубы новостроек торчали тут и там. Изъязвленный, страшный на вид, корявый урод рос, вонючий, тупой, но могучий урод. Граф и город друг другу понравились.
Пошлявшись по улицам, Граф жутко захотел жрать, но его костюм слабо подходил для пристойного аска, для банального попрошайничества не созрел Граф. Выход был один – красть. Для воровства пирожков и сосисок Граф был слишком заметен, опять-таки -подводил костюм. Чтоб грабить банк, нужно было, во-первых, его найти, во-вторых, разработать план, на это нужно было время, а жрать хотелось сейчас.
В маленькой пивной вонь стояла умеренная, народ был разный: кто "по кружке" зашел, кто - "попить", а кто - "хоть кружечку". Граф подошел к столику, у которого капитально стояли три коренастых мужика. На столе: пива по паре, четвертинка, рыба, лук, сальца порезано, соль на бумажке. Мужики вида сурового, но не агрессивного, с клещеподобными руками, усталыми глазами, в засаленных пиджаках и старых, но почищенных ботинках. Волосы, с изрядной проседью, постоянно, меж разговором, зачесывались, расплющенными на концах пальцами, назад. Граф держал паузу, он явно мешал работягам вести разговор, но так как все столы были заняты, мужики не решались предложить Графу освободить их от своего общества. Беседа мужиков подзатухла, двое сосредоточились на чистке рыбы, третий отхлебывал из кружки, и ползал глазами по посетителям и стенам заведения. Граф изменил выражение лица из гордонезависимого на заинтересованное, и, до боли в заднице уважительным тоном, спросил:
- Сталевары?
Из мужиков как будто выпустили пар.
Познакомились под водку... А после трех под пиво Коля и Миша никак не могли смириться, что странного бледного парня со шрамом на лбу надо звать "Граф", а повеселевший бригадир Володя убеждал, размахивая руками, что "...у них, художников, так принято – псевдо’ним...", и, ища поддержки у Графа, каждую минуту переспрашивал:
- Ты ведь художник?
Граф не отказывался. По пьяни мужики, несмотря на отсутствие у Графа паспорта, обещали помочь устроиться хорошо и быстро подработать. Когда забегаловка стала закрываться, а ноги стали забивать на желания хозяев, Графа отправили ночевать в квартиру год как умершей матери Володи, где уже проживала пара подобных "художников", он и она - пусто место, только волосы, да бисерные браслетики - фенечки.
Наутро зашел дородный хозяин Володя, посмотрел на Графа трезво, ужаснулся его худобе и заявил, что не даст художнику погибнуть:
- Жри, гуляй и спи, а там разберемся,- и выставил на стол шесть пива, краковской два колеса и сметаны.
Квартиру посещало множество аборигенов, называвших себя Володиными друзьями. Графа иначе как Художник не называли, и все восхищались его почеркушками ручкой по бумаге, которые Граф делал от безделья и для удовольствия хозяина. Графу самому понравилось, когда он обнаружил в себе способность изображать людей с портретным сходством двумя тремя росчерками. Володя с гордостью говорил, что неслучайно в этом забытом Богом городе вся "неординарщина" у него тусуется, и творил при этом невиданную халяву, почти ежедневно в сласть и до упора накушивая водкой и сардельками псевдобогемный люмпен. Графу блевать хотелось от этих сборищ и восхвалений хозяина-мецената. Вечерами он чаще уходил, "богема" требовала, чтоб он остался, на что Граф с улыбкой, но доходчиво отвечал: "Пошли вы.., мудачье", тусовка, чтобы избежать конфуза, разухабисто ржала, и вечно «будущий гений кинематографа», сторож по жизни, Яков провозглашал тост за Графа и за искусство.
Читать дальше