Михаил Шишкин - Письмовник

Иногда не могу сдержаться, схвачу ее в охапку и целую куда попало — в шейку, в щеки, в макушку, а она вырывается, мол, хватит, мама, пусти!

Однажды вдруг спросила, когда я укладывала ее спать:

— Мама, а откуда я взялась?

— Я тебя из снега слепила.

— Неправда! Я знаю, откуда дети берутся!

Смешная.

У вокзала в вагон влезает отец, народа уже много, мы сидим сзади, а он входит в переднюю дверь, я ему машу рукой, но он не видит. Только слышу, что он громко, будто со сцены — уже выпил с утра — на весь вагон рассказывает, как в детстве ему купили новые галоши:

— Не галоши, а праздник! Внутри малиновая нежная байка! И так вкусно пахнет резиной! И так не терпится в них скорее на улицу, где выпал свежий снежок, потому что следы от новых галош совершенно особенные — как шоколадные плитки! Мы играли, что это наш шоколад. Снимешь варежку, пальцами аккуратно берешь такую плитку и грызешь. И вот мы этим снежным шоколадом объедались!

— Мама, нам еще долго?

— Нет, уже скоро.

У кондукторши очки запотели, она подняла их на лоб и пересчитывает в сумке мелочь, рассматривает монеты утрехтской безглавой чеканки.

— Мама, нам еще долго?

Прижала ее к себе. Шепчу на ухо:

— Послушай, я должна тебе что-то сказать. Там будет один человек, не удивляйся, он положит мне голову на колени.

— Почему? Он тебя любит?

— Да.

— Я тоже тебя люблю. Очень-очень!

И положила мне голову на колени.

Сашенька!

Любимая! Родная моя!

Я иду к тебе. Осталось совсем немного.

Со мной случилось удивительное.

Вдруг слышу:

— А ну, покажи-ка мне твои мускулы!

Я ничего не понимаю и спрашиваю:

— Кто ты?

А он:

— Кто я? Разве не видишь? Я — поп Иван, а это кругом мое царство, горластое, благоухающее, нетленное. Я — господин господствующих и повелитель всех повелителей. В царстве моем каждый знает свое будущее и все равно живет свою жизнь, любящие любят еще прежде того, как узнают друг о друге, познакомятся и разговорятся, и реки текут днем в одну сторону, а ночью в другую. Устал?

Я:

— Да.

Он:

— Присядь. Я сейчас чайник поставлю.

Я:

— Не могу. Мне надо идти.

Он:

— Я знаю.

Я:

— Я должен спешить. Дело в том, что…

Он:

— Я знаю, я все знаю. Она тебя очень ждет.

Я:

— У меня нет времени. Я должен идти к ней. Я пойду.

Он:

— Подожди, ты без меня не найдешь. Я тебя провожу. Посиди пока, передохни. Я должен доделать одно дело и — в путь. Я скоро.

Я:

— Скажи, а вот эта картинка на стене…

Он:

— Ну, говори, говори! Не обращай внимания, что я пишу. Я должен это дописать, совсем немного осталось. Я тебя слушаю.

Я:

— Откуда у тебя это?

Он:

— Что?

Я:

— Этот план парохода в разрезе. Тот самый, с пририсованным матросом на якоре, вот же он, с ведром и кистью.

Он:

— Это нужно взять с собой. Вынь кнопки и сверни в трубочку. Кстати, ты что, не знаешь, что якорь — единственное на корабле, что не красят? Ладно, пустяки. Нужно взять с собой все важное, ничего не забыть. Подумай, соберись!

Я:

— А у меня ничего нет. Мне ничего не нужно.

Он:

— Ты забыл, что ли? Сам же говорил, что понял: ненужное — самое необходимое. Вот, слышишь?

Я:

— Прутиком по решетке?

Он:

— Да. Идут и трещат все кому не лень, кто палкой, кто зонтиком. А теперь, слышишь, кузнечики — будто кто-то заводит часики. А это прогремел на стрелках далекий трамвай.

Я:

— А это что?

Он:

— Как что? Колючки репейника. Ты же бросал ей в волосы. Потом сам их вытягивал, а они цеплялись. Все это тоже нужно взять. А запахи! Разве можно забыть запахи! Помнишь, сладкий дух из кондитерской? Ваниль, корица, шоколад, твои любимые пирожные-картошки.

Я:

— Смотри, а вот тот лист из гербария, на котором написано старательным детским почерком: «Подорожник, Plantago ». Тоже возмем?

Он:

— Разумеется. И поленницу книг на полу в твоей комнате. И мамино кольцо, которое еще только кружится по подоконнику, подпрыгивая прозрачным золотым шариком, тренькая. И то, как один человек когда-то протирал очки галстуком.

Я:

— И обрывок газеты, приставший к порезу от бритья?

Он:

— Да, конечно, ведь у каждого такого обрывка есть свой, не похожий ни на кого человек, и он щупает пальцами стрелки на своих часах без стекла на циферблате.

Я:

— Нам пора!

Он:

— Да, да. Сейчас пойдем. Подожди еще немного!

Я:

— А где та круглая галька, которая вечность?

Он:

— А я ее выбросил. Сунул в карман и пошел погулять. Там был пруд. Вечность подпрыгнула на воде пару раз и булькнула, только круги остались, да и те ненадолго.