Сэм Сэвидж - КРИК ЗЕЛЁНОГО ЛЕНИВЦА

Искренне ваша

Энид Ракетути.

Всем жильцам! В управление поступило предупреждение от начальника пожарной охраны относительно велосипедов, самокатов и игрушек на лестничных клетках. Эти предметы на лестничных клетках пожароопасны и должны содержаться в ваших квартирах или в подвале в любое время дня и ночи. Предметы, обнаруженные на лестнице в нарушение данного требования, будут переправлены Армии спасения.

Управление.

Уважаемый мистер Самсунг,

Ну что вы, что вы, стоит ли извиняться и оправдываться! Разве я не понимаю, что ваш первейший долг — перед Американ Мидлендс, и как иначе, ведь по всей стране, могу сказать, нет лучше банка, в данной, конечно, категории, особенно теперь, когда вы установили свой прекрасный новый рекламный щит. По-моему, составить рекламный щит из кирпичей — идея изумительная. Кирпичи, уложенные в несколько рядов, притом такого размера кирпичи, создают впечатление прочности и безусловно успокаивают тех, кто вам доверил собственные сбережения. Даже себе представить не могу, чтоб щит из дерева — я имею в виду хлипкие фанерные потуги, торчащие над Первым Национальным, — и успокаивал бы до подобной же степени. Вот, кстати, интересно, не сыграла ли свою роль при принятии вашего решения в пользу кирпичей сказка про трех поросят. В таком случае вы, читая эти строки, возможно, думаете, что сам я — как тот глупый поросенок, который построил домик из соломы. Если, положим, окажется, что дело так и обстоит — а это уж судить придется вам, — компания Уиттакера будет к тому времени до того слаба, что со стороны банка будет неразумно и жестоко ее сдувать, — неразумно, потому что, рухни она, вам же, как говорится, придется кашу расхлебывать, а жестоко потому, что внутри ведь кто-то есть. Внутри и работая вовсю вопреки тому, что вам понарассказали о халтуре, лени и расхлябанности.

В лучшие времена я бы пулей вам послал свою секретаршу с документом, какой вы требуете. К сожалению, она, по-нынешнему говоря, слиняла. В Нью-Йорк, где возмечтала стать актрисой. Тут никакой моей ответственности нет, я лично во всем виню киношные журналы, которые ей попадались под руку в салоне у парикмахера. А вы как считаете? Что же касается указанного документа, я с весьма глубоким сожалением должен сообщить, что не смог его найти из-за беспорядка. Теперь, с вашего позволения, мне бы хотелось ненадолго отвлечься на него, отвлечься на этот беспорядок.

Накапливался он постепенно, неуклонно, даже неумолимо, изо дня в день с тех пор, как она смылась. Два года и шестнадцать дней. Вы только можете себе представить, как это долго? Чтоб осознать масштабы, вам было бы достаточно взглянуть на мой письменный стол. Он до того завален "материалом", что я уже не могу его использовать по назначению. Если надо что-то написать, я вынужден стоять и прижимать к стене бумагу. Чтобы сохранять хотя бы относительный порядок, я с самого начала попытался уберечь свои штабеля от постоянного соскальзывания на пол, к ним применяя отрезки скотча. Средство это оказалось успешным лишь отчасти, имея в себе тот недостаток, что, когда штабель в конце концов все-таки падает, он падает весь и сразу. Будучи скреплен липкой лентой, он обрушивается так, как валится срубленное дерево, вместо того чтоб постепенно терять верхушку, крону, и т. д., как случается порой с деревьями во время бури, с соснами особенно. Наличие этой ленты означает, помимо всего прочего, что я не могу заглянуть внутрь штабеля и проверить, что там есть. Сначала мне пришлось бы демонтировать всю башню, что из-за свойств скотча невозможно без разрывания ленты. Некоторые штабеля так разрослись, что я не постигаю, как подобный демонтаж, если я решусь выбрать этот путь, можно произвести, не создавая еще большего беспорядка, во избежание которого в конце концов и была, прежде всего, предпринята их обклейка скотчем.

Конечно, если бы я знал доподлинно, что ваш документ таится внутри одного из штабалей, я бы, ни секунды не колеблясь, пересмотрел их все до единого, по очереди, прорубаясь и прорываясь сквозь все преграды, лишь бы его найти. Но дело обстоит отнюдь не так. И вообразите только, как неприятно было бы нам обоим, если бы все мои столь отчаянные усилия ни к чему не привели. Ведь речь у нас с вами не идет просто о нескольких тысячах разбросанных по полу бумажек; речь идет уже о тысячах бумажек с приставшими к ним обрывками липкого скотча. Только вообразите людей, не исключено — детей, отчаянно рвущихся в туалет и вынужденных преодолевать все это, тогда как на их подошвы налипает бумажка за бумажкой. И хоть ни одна из этих бумажек может не оказаться как раз документом, какой вам требуется, тем не менее все они — бумаги важные, стихи, куски рассказов, рецензии и прочее, политые кровавым потом талантливых писателей, пусть даже они, бумаги то есть, к чему дело в данный момент неизбежно и придет, скомканны и липучи. И что — что? — как вы думаете, эти предельно раздраженные, измученные люди сделают с этими важными бумагами, добравшись наконец до туалета и там заперевшись? Уверен, вы со мною согласитесь, что прежде чем допустить такой исход, мы обязаны исследовать до дна все прочие возможные укрытия, какими бы сомнительными и отдаленными они нам ни казались. Картотечные шкафы, например. Пять крепких стальных шкафов. Все вместе они содержат семнадцать ящиков, если по-прежнему считать "ящиком" тот, что утерял переднюю стенку (ту, где ручка) и теперь скорей похож на скользящий поддон. Думаю, в данном случае уместней название "экс-ящик", а не "ящик", и, таким образом, число подлинных ящиков уменьшается до шестнадцати. В настоящий момент с теперешнего моего положения в комнате, подпирая плечом стену возле двери, я могу оглядеть все пять шкафов, и вижу, что, если мы употребим слово "содержать" в строгом его значении, тогда они, шкафы, "содержат" только двенадцать ящиков, поскольку четыре ящика так переполнены, что невозможно их задвинуть, и в подобном положении, наполовину вися над полом, они не могут без натяжки, без насилия над законами речи, которого, думаю, нам лучше избегать, не могут быть означены как "содержащиеся".