Владимир Соколовский - Антология современной уральской прозы

По замыслу положено отточие. Дальше идёт фраза: у неё странно испуганные глаза. Это, пожалуй, единственное, что как-то отличает её сегодняшнюю от той, что ушла два года назад, весело помахивая сумочкой. Боится? Но чего? — Проходи, — говорит шёпотом. В тренировочных брюках и свитере, домашняя и очень обыденная. О-о. Он проходит в прихожую, она прикрывает дверь в комнату и сердито спрашивает: — Ты зачем пришёл? — Он пытается что-то сказать, но в горле лишь клокочет и булькает, левая сторона груди вновь становится влажной, пора менять пластырь. — Что-то серьёзное? — Он кивает головой. — У меня дома свекровь, — объясняет Нэля, — так что подожди на улице, — Он выходит на площадку, в спину подгоняет детский плач, «Что же, — думает он, спускаясь обратно в лифте, — так и должно было случиться, всё идёт так, как и должно идти. Она замужем, у неё ребёнок. Ненавидеть и любить её больше нет смысла. Она стала другой, пусть, вроде бы, и не изменилась. Хотя, впрочем, откуда мне знать, как она изменилась?» Лифт останавливается на первом этаже, и он вновь оказывается на улице. Вновь ветер и снег, и он понимает всю бессмысленность своего желания. Побыть рядом. Просто побыть рядом. Вопрос: зачем? Ответ: незачем. Нэля выходит из подъезда минут через десять, он уже снова успел замёрзнуть и стоит, подпрыгивая на одном месте.

— Ты чего так замёрз? — Объясняет, что утром было тепло, а сейчас уже семь вечера и... — Ладно, — говорит она, — пойдём, посидим где-нибудь в кафушке, деньги-то у тебя хоть есть? У него было рубля три, может, и четыре.

— Как всегда, — говорит Нэля и проверяет, взяла ли с собой кошелёк. Кошелёк она взяла, и они короткими перебежками — ветер всё усиливается — добираются до стеклянных дверей кафе. Народу, на удивление, немного, и им сразу же удаётся сесть. Столик в углу зальчика, почти у окна, она заказывает по второму, бутылку вина и кофе. — Как ты живёшь? — спрашивает он, отогревшись. Она поднимает лицо от тарелки: — Что, ты только за этим меня и вытащил?

Он краснеет и сбивчиво начинает рассказывать, что произошло сегодня с утра. Нэля маленькими глотками пьёт красное сухое вино, её лицо становится холодным и равнодушным.

— Ну и дурак, — говорит она, когда он заканчивает рассказ. — Надо было сразу им всё рассказать, тогда бы они от тебя быстрее отстали. — Достаёт из сумочки сигареты и мундштук, собирается закурить. — Курят только в холле, — бросает на ходу официант с подносом, идущий к соседнему столику. Нэля что-то бормочет и предлагает ему выйти покурить. Он сдался, он опять убит и раздавлен, всё бесполезно, этот крест надо нести одному. В безвыходной ситуации нашёл самое бесполезное решение. Гусь свинье не товарищ, Богу — богово, а кесарю — кесарево и прочая, прочая, прочая. Впрочем, чего он хотел? Что она зальётся слезами и бросится ему на шею? Что скажет, что он был прав, снимет с него все грехи и возьмёт на себя? Что пожалеет его, погладит по головке, обласкает и уложит спать? Что она просто способна понять его?

Вновь холодная волна ненависти. Тонкая шея, которую так хорошо можно сдавить своими крепкими и сильными пальцами. Ещё недавно юношескими, а теперь мужскими. Восемнадцать лет, достиг избирательного ценза. И отсиживать будет во взрослой зоне. За что, пацан? За убийство. Дай спичку, просит Нэля, садясь на подоконник. Он зажигает ей спичку и смотрит, как она ровно и ладно прикуривает, аккуратно склонив свою стриженую голову. Только сейчас он замечает, что она подстриглась, что груди её стали больше и круглее, да и сама она как-то округлилась и стала ещё женственней, чем два года назад. Значит, изменились не только глаза, значит, она действительно изменилась и сейчас рядом с ним просто другой человек.

— Ты дурак, — продолжает Нэля, пижонски пуская дым из ноздрей. — Какого чёрта ты вообще связался с этой компанией? — А что мне было делать? — с недоумением отвечает он. — Ну конечно, — смеётся она, — сейчас ты скажешь, что это я виновата, бросила тебя, вот ты и пустился во все тяжкие...

«А ты права, — думает он, — это я и собирался сказать», но говорит совсем другое, вновь пытается объяснить, что ничего страшного и недопустимого ни он, ни кто-либо из его друзей не сделал.

— Конечно, не сделал, — отвечает Нэля, — но ведь это никого не ...т (цензура выбрасывает три буквы: две орально-генитальные «е» и увязшую в интромиссии «б»). Им нужен план, вот они и взяли вас на заметку. А чего ты ещё хочешь в этой стране? — А потом продолжает: — И ты думаешь, что всё, отмазался? Так ведь сейчас за тобой всю жизнь будет хвост тянуться, тебя и дальше будут мордовать, а ты ещё ко мне припёрся!