На другой день, по окончании конференции, мы пошли на осмотр Моле Антонеллианы, не так давно превращенной в музей кино. Мы оказались под знаменитым, затененным изнутри куполом, по окружности которого шла спиралью, этажей на пять, лестница, провели несколько часов у коллекции киноафиш, потом, растянувшись в креслах, смотрели на огромных экранах старые фильмы, братьев Люмьер и Мельеса, прошли через десятки кинозалов, обустроенных во всевозможных стилях, от ар деко до поп-арта, от салона какого-нибудь дома терпимости в Новом Орлеане начала века до типичного американского дома пятидесятых годов. Наконец, мы сели в лифт, построенный прямо посреди купола, и медленно поплыли вверх — подъем невыразимой странности, потому что через прозрачные двери лифта можно было рассматривать медь купола, испещренную зловещими орнаментами, и, по мере приближения к вершине усеченного конуса, все более резкое изменение перспективы. Те, что остались на кроваво-красных креслах внизу, отдаляясь все дальше, в глубокую полутень, казались объектами какого-то жуткого эксперимента.
Мы доползли до верхних храмов, до террасы, которая окружала их со всех сторон. С нашей стороны был вид на Альпы, на белоснежную сверкающую перспективу. Я смотрел и не мог оторвать глаз. Марко называл мне каждую более или менее известную вершину и каждую речку, вьющуюся на горизонте. Я оставил его в обществе одной румынки и ее приятельницы китаянки, которые очень хотели нас сфотографировать, узнав, что мы писатели, и зашел на другую сторону террасы, чтобы увидеть панораму города.
И тут я оказался, один на всей обратной стороне террасы, лицом к лицу с тем созданием из музея! Карлица стояла, опираясь лопатками о балюстраду, за которой Турин, с его крышами, стенами и куполами, простирался до горизонта. На фоне магического (если не дьявольского) города она выглядела форменной сибиллой. А может, она была протуберанцем, который город посылал мне и который достал меня и здесь, на высоте двух сотен метров над бесконечными аркадами. На сей раз она смотрела на меня. Вне всякого сомнения, она знала меня, по музею или по сну. И снова от всплеска адреналина я покрылся гусиной кожей. Все же мне и в голову не приходило бежать, вернуться к успокоительным Альпам по ту сторону террасы. Никогда не было у меня такого мощного чувства, что все предопределено. Что-то должно было произойти. Вот сейчас, вот сейчас — проносилось в голове. И это произошло: женщина, доходящая мне до груди, подняла вверх, ко мне, свое свинцовое лицо, вперилась мне в глаза и прошептала «Мирча» так внятно, как иногда тебя окликают, как будто из твоего собственного мозга, из его сердцевины, когда ты очень устал и вот-вот уснешь. Все было взаправду, взаправду, взаправду. И сшибка наших взглядов, и нечеловеческое выражение ее глаз. Я не выдержал, бросился наутек, на ту сторону террасы. Марко и Бруно перепугались насмерть. Бруно, будучи похрабрее, сбегал туда, откуда я появился. «Ничего особенного, — сказал он по возвращении, — туристы и туристы…» Я еле дождался лифта, куда мы снова втиснулись вместе с японцами и шведами, которые тоже ездили посмотреть панораму города и Альпы. Не помню, как я оказался внизу, на блестящей мозаике гигантского зала. Не помню, как улетел, в тот же вечер, на самолете, как взял такси в Отопени и как добрался до дома.
Я обескуражен и испуган до сих пор.
Мы любим детскими мозгами
Самая замечательная женщина в мире — та, которая любит тебя по-настоящему и которую ты любишь по-настоящему. Все остальное неважно. Раз, в лицейские времена, мы с приятелем, два закомплексованных недоумка, шлялись по бульвару, раздавая оценки «чувихам», оценки столь же грязные, сколь невинные мы были в эротическом плане. Какая у этой задница, какие у той буфера… Женщины были для нас такими же предметами роскоши, как блестящие автомобили в витринах магазинов, «Вольво» или «Мазерати». Мы и мечтать не могли, что нам когда бы то ни было может обломиться такое. У кинотеатра «Патриа» мы завидели офигительную штучку и остолбенели: какие ноги в черных чулках в сеточку, какая круглая попа и какая тонкая талия, какой прикид, какая рыжая в мелкий завиток, будто проволочная, грива волос… Мы вертелись вокруг нее, разглядывая и спереди тоже: надо же, какие груди, совершенство, как в альбомах по искусству, которые в те времена заменяли нам «Пентхаус». Для кого было это существо, какова могла быть ночь секса с такой феминой? В конце концов мы встали в очередь за билетами, не упуская ее из виду и не прекращая комментарии по типу «Сказки сказок». [20] «Сказка сказок» (1877) — эротическая сказка румынского классика Иона Крянгэ (1837–1889) с ненормативной лексикой. Напечатана только в 1939 г., а с 1990-го печатается часто и переведена на английский и французский языки.
И вдруг слышим: «Ничего так, подстилка, а? Вам, малявкам, тоже понравится…» Это говорил какой-то премерзкий тип, который стоял в очереди перед нами, лузгая семечки. «Только послушайте меня, я таких много обработал: если увидите, как она крутит задницей, знайте, что тут где-то поблизости мужик, который сыт ею по горло! Хоть бы она была самое то во всем мире, хоть самое Брижибардо, все равно приестся, как мне моя супружница…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу