Светлана Прокопчик: Сын красного ярла

К воскресенью я окончательно вымоталась. Это Юльке просто — взяла да привела, а мне ведь и уборку генеральную в квартире сделать нужно, и чтоб все блестело, и у плиты я всю субботу простояла… Юлька же, засранка, помогать отказалась. Как будто это мне надо!

Гости прибыли к двум часам. Сам-то герой дня задержался, машину на стоянку ставил, так что сначала я встретила потенциальных родственников. Люди как люди. Дед, Василий Глебович, оказался инженером старой закалки, бабка — Елена Петровна, тезка моя, значит, — производила впечатление властной и, как это модно говорить, директивной женщины. Бывший школьный завуч. Нормальная семья. Покуда ждали Глеба, я успела выяснить, что это его родня по материнской линии.

А потом было как в рекламе перхоти — выхожу на сцену, а там ОН. Я открыла дверь и вместе с ней — рот. Он шагнул через порог, согнувшись едва не вдвое. Выпрямился, тут же заняв все свободное пространство. Он был огромен. Не меньше двух метров ростом. Фигура такая, что я даже не разглядела, во что он одет! Поняла только, что в меру неофициально. Во дает Юлька, молнией пронеслось в голове, вот это мужчина.

Голубые глаза, арийское лицо — все при нем. И еще он оказался рыжим. Причем не просто рыжим — красным, как осенний подосиновик, красным аж с синими искрами. А когда улыбнулся, у меня зашлось сердце. Даже стыдно стало — двадцать лет замужем, дочь вырастила, а рот на молодого парня разинула. И тут же, каюсь, именно в тот момент и мелькнуло, что такой мужчина должен быть либо безгрешен, как ангел, либо порочен, как сатана.

— Го мон! — выдавила я, растягивая губы в улыбке.

Он посмотрел на меня так, что я почувствовала себя молодой идиоткой. Нет, ну черт меня дернул! Пыль в глаза пустить захотела, тоже мне!

Это все Танька. Посоветовала поздороваться на его языке, мол, ему приятно будет. Ну, я подумала — почему бы нет? Всякие ихние знаменитости учат же пару фраз на русском, вроде «Пръивет, Москва!» или «На здоровъйе!» Чем я хуже?

— Здравствуйте. Я Глеб.

Вот так и сказал. А потом еще усмехнулся и добавил:

— «Го мон» — это, если не ошибаюсь, по-датски «доброе утро». А сейчас четверть третьего.

Но вот как-то так он ухитрился меня поправить, что и обидно не стало. Так, сначала почувствовала себя глупо, но это со многими бывает, кто пытается на чужом языке говорить. Так и называется — «языковой барьер». Да, но Танька хороша! Подсунула мне датский вместо норвежского… Так что я посмеялась и проводила его в гостиную.

Вечер прошел на удивление спокойно. Глеб занимал много места, но совершенно не раздражал. Как будто так и надо, что на моем диване сидит красноволосый норвежец и ведет светские беседы. По-русски, кстати сказать, он говорил без акцента.

Я смотрела на него и думала: вроде бы он все понимает, вроде бы мы его понимаем — а чувствуется, что иностранец. Сколько я их видела, столько удивлялась: никогда с русским не спутаешь. Причем русский может быть тамошний, то есть лет пятнадцать прожил, и все равно родина въедается так, что хоть шкуру целиком меняй. Все иностранцы какие-то неземные, не от мира сего, другого слова нет. Всегда улыбаются, причем не так, как мы — у них глаза теплеют. А когда натыкаются на проблему — расстраиваются, как дети.

А мы вечно глядим как звери, загнанные в угол. Пусть даже угол этот в золотой клетке, все равно он угол. И все равно мы в него загнаны. А на иностранцев ничего не давит. Из-за этого они порой кажутся слишком поверхностными, а русские — натурами, подверженными сильным страстям. Не так. Просто мы вечно озабочены. А они — вечно знают, что у них нерешаемых проблем нет.

— Наташа как рада будет, — вздыхала Елена Петровна. — Она очень хотела, чтобы Глеб на русской женился. Да и мы, чего греха таить…

— А ваш отец, Глеб? — спросила я.

Он усмехнулся:

— Мой отец сам женат на русской. — Помолчал. — Он не вмешивается в мою личную жизнь.

Мой дурак прокашлялся.

— Вот что… Ты мне скажи — ты Глеб или Олаф? На самом деле? По документам?

Он еще удивляется, чего я его дураком называю! Ведь тридцать раз объяснила: Олаф он, Олаф. Так нет, обязательно надо бестактный вопрос задать! А все оттого, что считается, будто женщина ничего умного сказать не в состоянии, непременно перепроверить нужно.

— Олаф, — согласился наш гость, к счастью, не обидевшись. — Глебом меня дома зовут. И здесь, в России. В госпитале, — он улыбнулся, — я Глеб Иванович. А что фамилия… Думают, что я еврей. Здесь почему-то принято считать, что хороший врач обязательно евреем должен быть. И любая нерусская фамилия — еврейская.