Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

Разве мы не страдаем? Многоголосие метро возносилось к небесам, говорило с небесами. Кто спасет нас? Но ответа не доносилось. Страдание ведь не обязательно указывает, как найти облегчение; то, что что-то началось, еще не значит, что оно должно кончиться; угнетение не делает обязательным появление героя или грех — искупителя. А к тому же все ведь терпят других и в целом, и по отдельности и палец о палец не ударят, чтобы улучшить хоть что-нибудь. Белые ненавидят черных, черные ненавидят белых, и все промежуточные станции; родители ненавидят детей, дети ненавидят родителей; полиция ненавидит граждан, граждане ненавидят полицию, мужчины ненавидят женщин, женщины ненавидят мужчин, старые ненавидят молодых, молодые ненавидят старых, и все ненавидят служащих в форме, которые кричат: «Осторожнее в дверях, пожалуйста!» А иногда упираются могучей дланью в спину какого-нибудь бедняги — так ему и надо! — и втискивают еще одну человекоединицу вибрировать, вжавшись во вздыхающую, отсыревшую, вибрирующую массу внутри вагона. В Лондоне, в Токио, в Москве или в Нью-Йорке, в Йоханнесбурге или Торонто, в Сеуле или в Самарканде в час пик картина совершенно одинакова.

Братская любовь появляется в часы затишья.

Таким образом Джелли доехала до станции «Бонд-стрит», где вышла из вагона. К тому времени, когда она доберется до «Клэрмона», казалось ей, она, как обычно, вновь будет леди Анджеликой Райс, хотя инкогнито, хотя с ноющими грудями в синяках, и саднящим подбородком, и укушенным большим пальцем. День выдался долгий, начался Рамом, кончился жомом. При этой мысли Ангел засмеялась. Ей нравилась всякая игра слов. Она просеменила через двери «Клэрмона», и швейцар посмотрел ей вслед, не распознав в ней леди Райс и гадая, из какого она агентства и почему он не получил за нее комиссионные. Его нормальный первоначальный гонорар составлял десять процентов.

— Мы не можем жить в «Клэрмоне» без конца, оплачивая счета мошеннически, — Анджелика сказала леди Райс.

— Девушке нужен собственный дом и очаг, хотя бы чтоб повесить над дверью красный фонарь, — сказала Ангел, — и табличку «Фотомодель» под звонком. В отеле этого не сделаешь.

— Мне нужна удобная квартирка где-нибудь, — сказала Джелли, — совсем моя, чтобы я могла начать жизнь заново. Почему бы нам не принять предложение Эдварда? Это ведь было бы куда легче, чем все это? Просто махнуть рукой и начать сначала. И вообще мне претит жить на деньги мужчины.

Но леди Райс не слушала. Она была дома и снова плакала.

Л еди Райс продолжает угрюмо зацикливаться на алиментах. Леди Райс не дает Ангел сбить себя с толку. Та, в сущности, лишь источник развлечений, хотя теперь леди Райс воздает должное применениям секса. Леди Райс все еще намерена получить положенное ей, но она благодарна Ангел за старания. Не желает она слушать и Джелли, которая все чаще жалуется, что потеряет здоровье, если этот развод будет так тянуться и дальше. Да, она понимает, как соблазнительно крикнуть «хватит, хватит!» и уступить, но не кричит и не уступает. Она упряма и исполнена гнева.

Обходиться без гнева, объясняет леди Райс своим субсестрам, равносильно тому, чтобы обходиться без пищи, ставшей насущной. Теперь ее питает хлеб возмущения, обильно сдобренный горькой желчью, подступающей к горлу. Хлеб, густо намазанный и хорошо пропеченный ненавистью к Антее. Сплошь неправедные, нездоровые эмоции, но поддерживающие, и лучше, чем горе. Гнев — это нож в зубах истомленного воина; небезопасное оружие, металл прижат к зубной эмали, острие повернуто наружу. Но конечно, если упасть, он тебя и выпотрошит — твоя собственная вражда, а не враг. Ненависть, как и секс, — тот же наркотик, объясняет леди Райс. Ощущение такое, словно можешь просуществовать на них вечно, что ты родилась с точной дозой ненависти; но конечно, она завлекает тебя, затягивает, убивает. И убьет быстро, если ты превысишь дозу, как убивает героин; ты можешь в один миг захлебнуться собственной желчью. Это — противоположность тихой смерти. Это смерть от невоздержанности, злобы, праведного гнева, тошнотворного отвращения. Или же она будет убивать тебя медленно; ты можешь отпрянуть с воем, как Джелли тогда в «вольво», припаркованном в бетонном стойле, и оставить поле боя другим, зализывая несомненно смертельные раны, дикий зверь, укрывшийся в вонючей пещере, жалкий, издыхающий, но опасный.

Если кто-нибудь проявляет доброту, леди Райс язвительно фыркает — она, та, которая давала такие приятные обеды; если кто-нибудь подойдет слишком близко, зверь отплатит за эту доброту, за это приближение, разорвав в смертных судорогах ни в чем не повинного доброхота в мелкие клочья. Берегитесь воя израненных. Ангел, не чувствуй себя надежно в теле, которое, по-твоему, ты себе подчинила. Ты ведь могла откусить кусок себе не по зубам. Джелли ничем не досаждает, Анджелика почти подруга, но Ангел оставила леди Райс в колготках с лопнувшей резинкой, и леди Райс это могло не понравиться; лучше, Ангел, не полагайся на благодарность леди Райс, будущей разводки. Леди Райс разговаривает очень мило, но даже ее родным сестрам следует поберечься. Не нажимать на нее слишком уж сильно.