Марк Ламброн - Странники в ночи

Меня принял командующий военно-воздушными силами ФРГ Эрих Хартман. Во время войны он одержал десятки побед, девять раз его сбивали советские зенитки, десять лет он провел в плену в Сибири. Нельзя сказать, чтобы это сделало его особенно разговорчивым. Он смотрит на меня в упор:

— В этом деле со «Старфайтером» нет ничего удивительного. Ведь «Люфтваффе» недосчиталось целого поколения пилотов.

Апрель 1966 года, Лондон. Я пришел на выступление гуру Шри Ваттиядеша в Карма-центре Вест-Энда. Бывший кинотеатр переделали в районный ашрам. Вход платный: гуру нужны средства на благочестивые цели. Несколько ароматических палочек курятся перед кинетической мандалой, больше напоминающей картины Вазарели, чем храмы Гуджарата. Публика сидит на циновках, которые расстелены прямо на полу. Здесь присутствуют молодые люди в длинных фиолетовых пиджаках и белых жабо, дамы средних лет со строгой прической, принятой у теософов, девушки в темно-красных платьях и в браслетах. В зале гнетущая, сомнамбулическая атмосфера. К запаху ладана примешиваются другие, те, которые обычно вдыхаешь в джаз-клубах. Некоторые ученики гуру, сидящие в позе лотоса, закрывают глаза. У других глаза открыты, но разница невелика. Какие-то феи в брюках от Mary Quant перебрасываются словами, напоминающими условные сигналы: Marquee, Spencer Davis Group, Melody Maker, поправляя взбитую прическу и поглядывая в ручное зеркальце в розовой пластиковой оправе.

Гуру занял место на эстраде. Он напоминал фигурку Будды на каминной доске. Деликатно прокашлявшись, он разглаживает бороду. Тема сегодняшней лекции — «Камасутра». Первые же слова гуру завораживают аудиторию. Следует заметить, что этот провозвестник высших истин, накрасивший скулы шафраном, несмотря на легкий индийский акцент, говорит по-английски не хуже, чем Джордж Бернард Шоу.

В то время я познакомился с Марианной К. Каштановые волосы, карие глаза, около тридцати лет, большая квартира в доме 30-х годов на улице Ренуара. Она была скорее изящна, чем красива, чудесно сложена, достаточно избалована жизнью. Ее муж разбогател на строительстве в парижских пригородах новых жилых кварталов, архитектура которых напоминала одновременно центральные улицы Москвы и постройки Альберта Шпеера: этот стиль был тогда в большой моде. В общем, деньги текли к нему рекой. У Марианны их стало столько, что можно было о них не думать. И она посвятила себя мужчинам — такова была избранная ею сфера благотворительности. В течение нескольких месяцев я был одним из призреваемых бедняков, то есть одним из ее любовников.

Марианна любила старомодные бары, где пахнет навощенным паркетом, опилками и адюльтером. Она усаживалась на высокий табурет и закидывала ногу на ногу. А я смотрел на край юбки, обтягивающий бедра. У француженок из обеспеченного класса вообще имеется бессознательно-эротичная склонность к демонстрации ног. В отношении груди они соблюдают некое целомудрие — возможно, это связано с мыслью о вскармливании будущего младенца. А вот ноги, которым для занятий теннисом и плаванием давно уже была предоставлена определенная свобода, могут явиться во всей красе. Тут начинается изощренная, напряженная игра, в ход идет все: крутой изгиб бедра, высота каблука, длина юбки, след, оставленный ее краем на коже, цвет колготок, гармонирующий с цветом платья. Состоятельные француженки обожают свои ноги. Подчеркивают их форму, придают им шелковистый блеск, облагораживают — и выставляют напоказ. В таком заигрывании есть доля бесстыдства, а может, даже извращенности. Марианна знала эту науку в совершенстве.

У нее были в Париже любимые уголки. Я встречался с ней в пассажах на правом берегу Сены — в пассаже Шуазей, галерее Вивьен, пассаже Панорам. Из-за света, проникавшего сквозь стеклянную крышу над нашими головами, казалось, будто мы попали в аквариум. Витрины, уставленные разными диковинками, антикварными вещами, тропическими редкостями, принадлежностями для ванны и душа… Ее каблуки звонко стучали по мозаичному полу. Марианна почти не разговаривала. Мы блуждали по этим лабиринтам, словно по воображаемому городу. Витрина, проулок, зеркало, закрытые ставни… К таким ухищрениям приходилось прибегать из-за одного родственника Марианны, который мог ее увидеть со мной. Воспоминания о ней окрашены в серо-голубой оттенок парижской зимы. Мне кажется, что я встречался с ней только в облачные дни. Она была стройной и не нуждалась ни в каких диетах, пальто всегда сидело на ней свободно и развевалось на ходу, отражаясь в глубине зеркал.