Михаил Веллер - Огонь и агония

Ну, а третья страна называется Светония, там свет и пасторальные пейзажи, цивилизованный язык составлен из русских, английских, французских и немецких слов. Там царит нравственность, умеренность и трудолюбие, каждый должен избрать себе занятие и с того жить. Праздность почитается постыдным пороком. Излишества типа мод они не понимают, считая бессмысленными. Ну, смысл понятен.

Послушайте, в России появился сочинитель с европейским образованием и кругозором, с фантазией, бичующий пороки в изящной иносказательной, хотя местами в прямой форме, прямее некуда — и все это занимательно, нормальным языком, без тяжеловесностей, местами остроумно даже!

Булгарин делается известен!

В 28-м он пишет еще одну фантастическую, утопическую вещицу — «Сцена из частной жизни в 2028 году». Через двести лет то есть. Там в гостиной петербургского вельможи собралось общество: придворный, поэт, купец, инженер, библиограф, журналист, молодая дама и прочие. И рассуждают они о процветании России, о расцвете ее промышленности и торговли: перестали поставлять в Европу только сырье, а закупать все требуемые товары — напротив, все делаем сами, и прекрасного качества, тысячи торговых кораблей бороздят моря, и расцвет наук, и чистота нравов, и народность с патриотизмом (в мягкой ненавязчивой форме, разумеется — но не без пафоса). А между прочим и гигантские тиражи книг — а, кстати о книгах, вот купили недавно старинное собрание сочинений, раритет, кто автор? — некий Булгарин. Кто таков? — а вот читают в энциклопедии. Что кроме сочинительства занимался журналистикой и писал рецензии — честные, непредвзятые, и за то был ненавидим и критикуем обиженными сочинителями, атакуем, как ястреб воронами. А что же он? — о, смеялся и не обращал внимания — напротив, после этого его книги только больше раскупались. А критики-то кто? О, уже неизвестно, их имена канули в лету.

Не канули имена критиков в Лету, не канули! Они самого Булгарина не без успеха лет на полтораста в Лету окунули, почти до забвения утопили! Но до этого очередь еще дойдет.

А пока в возрасте сорокалетия — вершина писательского расцвета — он публикует — внимание! — первый русский роман!

Еще раз: первый. Русский. Роман.

Первый в мире роман, написанный на русском языке. До того читали — французские; также немецкие и английские; реже испанские и итальянские. Своих не было. Молодая, имплантированная на рассаду из Европы, культура. Молодая литература — еще развивается.

Он назывался: «Иван Выжигин. Нравственно-сатирический роман. Сочинение Фаддея Булгарина».

(Ну, сейчас мы плеснем на горячий камень немножко холодной воды. Вообще — не совсем первый. Еще в 1770 Чулков Михал Дмитрич опубликовал именно что вовсе первый русский роман: «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины» — в жанре плутовском, как вы можете догадаться. А в 1814, сразу после войны, появился роман Нарежного Василь Трофимыча «Русский Жиль Блас, или похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова». Тот же плутовской жанр, уже название понятно, вся канва взята у Лесажа, но критика жизни допущена типично и именно русской — за что роман был мигом изъят из продаж и сгинул.

Но! Они были нечитаемы. Архаичный условный тяжеловесный язык XVIII века. Обороты громоздкие, как двутавровые балки. Нравоучения как дубина с цветочком. Это были факты из области латентного периода созревания русской литературы — но еще не ее жизни. У них был такой минус — они не были читаемы и влияния ни на что не оказали. Ниже уровня поверхности.)

Роман Булгарина. Впервые был написан языком, на котором люди разговаривали. Это явилось демократизацией и оживанием литературы! Он был читаем, узнаваем, близок. Он был живым. Он был о жизни людской, знакомой и понятной. Он стал фактом действительности.

Господа. Черт возьми. Да «Выжигин» в русской прозе — явление аналогичное «Евгению Онегину» в русской поэзии: живой язык стал литературным — или литературный живым, как хотите. Тук-тук-тук! Кто там? Живая литература пришла. Вот так придет Киплинг в Англию! Так придет Аксенов в оттепельный СССР!

Принят роман был так, что за год было допечатано несколько тиражей, а общий тираж превысил 10 000 экземпляров. Теперь необходимая справка: 1000 экземпляров был удачей, 1200 — бестселлер, 3000 — обвал, триумф, слава. Скажем, тиражи Пушкина редко доходили до тысячи, удача «Годунова» — 1200, хотя допускают 2000; обычный тираж прозы — экземпляров 400, и они продавались годами.