Клим Каминский: Рассказы

Сколько лет прошло с тех пор — двадцать, а может и тридцать или больше — я не знаю; я давно уже потерял счет годам, как и чащобам, которые исходил в поисках единорогов. Иногда встречались мне люди, которые говорили, будто видели их, и тогда мне хотелось броситься на такого человека с кулаками или задушить его, посмевшего осквернить ложью светлое животное. Весь я покрылся шрамами и струпьями, мои ноги обросли мозолями, а лицо бородой. Но в руках я всегда твердо сжимал дорожный посох с заостренным металлическим набалдашником. Его я выменял на медальон матери, совершенно бесполезный в тяготах странствий. А посох служил мне одновременно и опорой при ходьбе, и защитой от диких животных или недобрых людей. Не раз я был встречен насмешками и издевательствами — один вид моего рваного платья и немытых косм вызывал у людей отвращение. Не раз бывал бит за попрошайничество или воровство. Глупые люди, что они знали обо мне и о моей мечте!? Что они такое пред величием и мудростью благородного племени единорогов?

Новые и новые леса открывались передо мной. Вскоре я уже так привык к ним, что стал бояться широких просторов полей, равно как и каменных городов. Я научился обходиться сам, добывая себе пропитание из лесных ягод и кореньев, а то и просто древесной коры. Иногда мне удавалось полакомиться кроликом или другой мелкой дичью, которую я ловко убивал своим посохом. Позже я решил вовсе обходиться без костра, на разведение которого уходило слишком много сил, и ел сырую пищу, найдя ее гораздо вкуснее приготовленной на огне. Я чувствовал, что все это мелочи, ничего не значащие в сравнении с главной и единственной моей целью. Как-то, в тысячный раз уже перечитывая знакомые книги, я обратил внимание на фразу, до того момента незаметную: «Нежная душа единорогов не выносит и следа грязи греха или плотских утех». Я вспомнил злополучную кузину и проклял небеса за то, что они едва не дали свершиться злодейству, коим был бы, без сомнения, наш брак.

Несколько раз мне приходилось защищаться от волков и леопардов, но мой посох всегда выручал меня. Один раз мне даже удалось убить волка, решившего, что я умер, хотя я всего лишь спал. Освежевав его труп, выпив кровь и съев мясо, я стал носить его шкуру взамен плаща, уже порядком износившегося и изорвавшегося. Где-то я потерял сумку с книгами. Так и шел я дальше, не очень расстроенный потерей, лишь с посохом в руке и шкурой волка на ободранных плечах.

И вот, в один яркий и душный полдень, когда я склонился над ручьем и лакал из него воду по привычке, появившейся бог весть когда, странное и страшное существо бросилось на меня — я едва успел отскочить и увернуться от его разящих насмерть копыт; потеряв равновесие, я упал набок. Его грязная свалявшаяся шкура дышала смрадом, так что я едва не задохнулся, когда оно пролетело надо мной. Дикие, яростные глаза наполнили меня ужасом и бешенством схватки одновременно, когда, развернувшись, оно вновь бросилось на меня, целя копытами мне в голову. Зверь встретил во мне опытного противника. К этой атаке я был готов и, уперев посох тупым концом в землю, острым нацелил его в грудь отвратительной твари. Мой расчет оказался верным — она не сумела, движимая чудовищной злобой, остановить свой прыжок и наткнулась на посох, едва не сломав его своей тяжестью и погрузив в землю почти на локоть. Кровь струйкой побежала по дереву. Закинув голову, зверь тоскливо и яростно зарычал в припадке неутоленной ненависти ко всему живому. Последний раз оскалив гнилые зубы, он упал. Я, довольный победой, выдернул посох из туши, и кровь фонтаном забила из зияющего отверстия. Жадно припал я к ране, утоляя свой гнев и жажду. Насытившись, я направился к ручью, чтобы смыть с лица начавшую запекаться кровь. Но тут что-то заставило меня повернуться и еще раз осмотреть труп зверя. Что-то в его омерзительном облике словно смущало меня. Склонившись над ним, я понял, что именно. В середине его лба торчал, размером не больше пальца, кривой и грязный рог.

Муравьи заполонили дом. Черным пунктиром пробегали, расчерчивая кухню и коридор, прерывистыми струйками стекали в душевую, просачивались в мельчайшие трещины, протискивались в самые узкие щели. С поразительным чутьем они обползали хитроумно разбросанные смертельные кубики сахара, пропитанного борной кислотой, не реагировали совершенно на новейшие пахучие распылители, от которых я сам неудержимо чихал. Множество любопытных мигом взбирались на стопу, стоило ей опуститься на пол, поднимались по ноге под одеждой, несносно ползали по телу, разведывали и кусались. Я перестал есть дома, выбросил все съестное, нисколько не отпугнув их. Одно только было спасение: в спальню пробираться они еще не смели.