Клим Каминский: Рассказы

Какая странная, божественная… механика! Огонь сменяется водой, еще мощнее, еще неудержимей пожара, как река и как прилив, то есть, не сравнил бы я это ни с ударом молнии, ни с финским ножом, это тучи, копившие влагу, полневшие, тяжелевшие, наливаясь, пока не набралась какая-то критическая масса — и прорвало.

— Скажи, почему мы всегда как-то стыдимся, стесняемся говорить друг другу о любви?.. — Я люблю тебя…

И все мысли только об одном, и сердце уже не стучалось, а вздыхало влажно и нежно, и руки дрожали, и дыхание тяжело. И счастье! Жизнь приобрела смысл, цвет, необходимость. Да не только жизнь — у всего мира появились смысл и цель. И смысл этот, и цель эта — все внимание мира сосредоточилось на искрящихся ее глазах, удивленно, восторженно и добро раскрытых навстречу ему.

Иногда я испытывал сильнейшее желание взять ее за плечи, встряхнуть хорошенько: «Ну, приказывай!.. Ты же можешь, ты, и только ты имеешь на это полнейшее право, только тебе одной дозволено! Помыкай же мной, вей из меня веревки!» Но иногда понимал, что она и сама все знает (без дураков), только для чего ей все такое?..

Жить надо не «зачем», а «для кого». Changin' my life with a wave of her hand.

Я уже не различал, где я и где она… не то чтобы мы стали одним целым (или что там еще), напротив, мы были разными, как… мужчина и женщина, белое и черное, верней, как фиолетовое и алое (причем алым всегда была она), но граница оказалась размытой, то есть, как если указательными пальцами слегка растянуть углы глаз, если вы понимаете, о чем я…

Так или примерно так утекли два года, когда мне пришлось уехать, надолго уехать, далеко (в армию, во флот, неважно), на два года… двадцать четыре месяца, семьсот дней, сколько же минут и секунд! Господи, помилуй!

— Я вернусь, жди…

— И отчитаешься мне за каждое мгновение, прожитое без меня!

Чтобы выжить, во имя ее, мне приходилось защищаться, то есть относиться ко всему, что происходило со мной, как к чему-то давно решенному и естественному, даже уже произошедшему. А замысел — долгая, почти бесконечная разлука — замысел этот оказался воистину чудовищен… тут и появилась чертова эта пословица.

«С глаз долой — из сердца вон?» — бесконечно повторял я с боязнью, стоя в душе, замерев и закрыв лицо ладонями. Меня нисколько не волновало «быть или не быть», это так… неважно, то есть, вот другое: «любит — не любит»? К сердцу прижмет? К черту пошлет?

Как я не верил, не желал верить!.. Может, все оттого, что я как-то не так (неправильно) обнял ее при встрече? Мне, может, показалось, но ее глаза ведь и вправду сияли звездочками когда я вошел!.. я пел, радовался (глядя на нее), отблески ее глаз, искорки…

— Странно… (после моего возвращения она очень часто стала повторять это слово: «странно») Почему ты не говоришь ни о чем?..

— Стихи, положим, вздор… — невидимо улыбнулся я (темно) и потянулся к ней. Она отстранилась, тут-то я вспомнил поговорку:

— Ты меня любишь?

— …

Я тихо напевал, бормотал, криво улыбаясь, не зная, как это… белый, как белое знамя, скрипя зубами, как в аду — банально, пошло, смехотворно: ждала — не дождалася… «Ха-ха!» — вот как мне смешно, — «хахаха!!» Золотинка моя, солнечный зайчик, что же это такое… случилось?

Ничто на свете, само провидение было не в силах разлучить нас — она сделала это своими руками.

С тех пор, как она наговорила мне… все… словно в полусне, по инерции, оживая только в те минуты, когда мы еще бывали вместе (чего она стала избегать —?). Апатия и безразличие, паутина, кисель, гибель, да, наверное, гибель, наверняка… Все смешно, ненужно — на что это, если она умерла? И почему мне отказано даже в том малом, чего я хотел от жизни… когда-то, когда еще хотел… За что, ведь даже вошь, говорят, и та имеет право любить, и той не запрещено законами, а я как же?!

— О чем думает трамвай?..

— Он мечтает стать паровозом…

Снова и снова, слишком много, думал о ней: что же, ну что в ней такого, есть и красивей в десять раз, но разве одна только красота? она нужна мне и что еще!

Я даже скрутил себя, мол, и ладно, сами-с-усами, надо только… чтоб все по-новому, совсем по-новому… научиться жить одному… но, оглянувшись, понял, что эта другая жизнь была бы не без нее, а скорее вопреки, назло ей; а без нее нету у меня никакой жизни. Ведь я всего только шмель, вьющийся вокруг ее бедра.

— За что ты продала бы свою бессмертную душу? Есть что-то такое на свете? — Наверное… не такое, а такой. За кого-то…

Немало от привычки — я привык к тому, что она не танцует; что мурлычет, если покусывать мочки ее ушей; привык к тому, что на шее у нее родинка, совсем небольшая, когда она смущается, то (легонько) трогает ее рукой — эти привычки менять сложно, страшно, не хочется нисколько! Я знаю ее — как никто на всем белом свете! я помню (ее), помню родинку на шее, помню, крохотный волосок на ее левой груди, у самого соска… я знаю, она просто отвыкла от меня (от того, что я рядом), забыла, что она любит меня, знаю, дело лишь за временем, она все вспомнит! Но сам себе не верю.