Клим Каминский: Рассказы

— Мой ненаглядный нос, похоже, malochen сразу в пяти или шести банках, небось настоящий oberdoll Puderant, понимаешь… — подумал Антон, отступая на шаг. Он не знал, что сказать и как подойти к этому человеку, который на самом деле был его носом. Прислонясь к мокрому углу дома, он затравленно озирался вокруг, заметив, как нос уехал в своей тачке и обдал его напоследок грязью, растворяясь в большом городе. Теперь уж точно не видать ему носа… как своих ушей!

А кругом творилось несусветное. Бесстыдно улыбаясь Антону, к нему шло его сердце, принявшее облик отвратительной die Zunsel. Антон пробовал было схватить ее за пальто, но она вырвалась и, отбежав на безопасное расстояние, показала ему неприличный жест, сплюнув на слякотный тротуар: — Leck' mich am Arsch!

Видимо, пошел дождь, поскольку люди вокруг прикрывались зонтиками и глубже кутались в одежды. Влажный Flockenvollnahrung снег облепил плечи и голову. Похоже, что небесный кровельщик снова runterholen, sich einen вместо выполнения своих прямых обязанностей — конопатить небо. Антон не замечал непогоды и думал, думал:

— Вдруг это какое-нибудь колдовство, das Bereden, ведь нельзя же объяснить подобное научными причинами? Тогда и самому придется beschworen, чтобы спастись, пока не исчез совсем…

А вокруг него жили своей, не зависящей от него жизнью органы. Он, человек, не был нужен им. Мизинец давился текилой в ночном клубе; мочеточник подправлял стрелки на часах; голень напористо старалась втиснуться в отъезжающий троллейбус. Вечно бодрый язык, уверенный мозжечок, живот, указательный палец, щеки, пищевод и печенка, пятка и голень, селезенка, яичник!

Он в ужасе закрыл глаза, или совершил то, что раньше совершал, закрывая глаза, а когда через целую вечность открыл снова, кругом были и иные-прочие, усложненные, хотя точно так же никчемные. Системы. Дыхательная, шепчась о чем-то с мочеполовой системой, брезгливо морщилась, оглядываясь на Антона. Упругая скелетно-мышечная система плотно ступала по земле, прилегая к ней всею стопой, еще и еще раз сливаясь, совокупляясь с нею. Нервная же система ходила, колыхаясь от боли и страха. Ее рецепторные окончания ноют и потемнели от постоянного напряжения, и только солнечное сплетение гудит и тускло сияет в середине, словно говоря:

— Не хнычь, ingendwann ist alles ausgestanden.

Allerseits — «честной компании».

Amtlich — крутой.

Arsch, der — жопа. keine Attrappe — не для (одной только) красоты.

Aufsteiger — человек, преуспевающий в работе, в карьере.

Beschworen — заговаривать, заклинать.

Bereden, das — сглаз.

Einwohner — обитатели, жители.

Fisseln — моросит.

Flockenvollnahrung — еда на основе хлопьев.

Gebabbel, das — пустой разговор, треп.

Gobelmasse, die — алкогольные напитки.

Hanfling — доходяга.

Ingendwann ist alles ausgestanden — когда-нибудь все образуется.

Leck' mich am Arsch — поцелуй меня в задницу.

Malochen — ишачить, горбатиться.

Oberdoll — выдающийся, отменный.

Pappnase — дурак.

Pfirsich — репа, чайник, кочан, в общем, голова.

Riechorgan — орган обоняния.

Scheisse, die — дерьмо.

Tranmaune — автомобиль мечты.

Zig Heil — он и есть, Zig Heil.

Телефон только коротко взвизгнул, не успев разразиться неземными трелями — я поспешно схватил трубку, уже зная: она! это она! — Алло! Да!

— Здравствуй… Ты не мог бы ко мне приехать?.. Нам надо поговорить… — сказала она нерешительно, да, впрочем, я знал, отчего.

— Конечно!.. Уже выхожу!

— Жду… Пока.

— Бегу, бегу!

Небрежно бросив трубку, я мигом напялил ботинки и выскочил на улицу, из дверей подъезда заметил приближающийся к остановке троллейбус, рванул вперед, и только втиснувшись внутрь, прислонившись к дверям, расслабился.

Я не помню, как мы с ней познакомились, учились вместе с первого курса. Зато помню начало нашей любви. Ничего, то есть, «с первого взгляда» не было, уже годом (кажется) позже, на чьей-то даче, летом… в деревне покупали молоко, хлеб, так пошли вдвоем (с нею), сумерки, лесом, потом полем, болтали, смеялись, смущались (так, ниочем), в высоте скапливались и сталкивались грозовые тучи, картинка была: золотое поле, темно зеленеющий лес по краю, фиолетовое непрозрачное небо, три цвета, ничегошеньки больше на всем свете и никого. То есть, обратно шли, почти бежали, вверху все потяжелело, набрякло, хохотали громы, молнии, но гроза никак не могла начаться, темнота усиливалась с каждым мгновением и с каждым ударом, торопились изо всех сил, и только добрались до места, как небеса рухнули — а мы спрятались под навесом, полная темень, ночь уже, сплошная серебристая пелена воды, одни только частые молнии выхватывали из темноты неподвижные отпечатки мира, ставшего только одинаковыми яркими (черно-белыми) кадрами, все замерло будто, задержало дыхание, и только вода неслась, падала, бешено, нескончаемыми потоками. Я не знаю (не могу знать), отчего и как это произошло, да и, пожалуй, ниотчего именно и никак, но прижавшись друг к другу (тесно), мы… нас затянул сметающий поток (воды, любви), обрушившись дождем с неба, захлестнул и потащил.