Леонид Жуховицкий - Ночлег в чужой квартире

Батышев снова поднял ладонь.

— Постой! Ты же говоришь — друг. Но вступиться за друга — это еще не смелость. Скажи, мог он поступить иначе? Да его все знакомые считали бы подлецом! А потерять уважение к самому себе? Нет, это не смелость, это поступок вынужденный.

Марина довольно долго морщила брови.

— Скажите! А мне и в голову не приходило…

Она еще помолчала и озадаченно уставилась на Батышева:

— А почему вы так хорошо все понимаете?

Это было сказано без намека на лесть, с обычной ее прямотой. Батышев даже смутился немного:

— Ну, милая… Поживешь с мое — и ты будешь понимать. Всего-навсего опыт. Все мы люди. И ходим, в принципе, по одним и тем же лесенкам. Хочешь познать мир — познай самого себя. Так что никакой особой мудрости тут нет — возраст, личный опыт, и больше ничего.

Девушка спросила с сомнением:

— Значит, вы такой же, как он?

Батышев опешил. Этот вывод, и в голову ему не приходивший, железно вытекал из его собственных слов. Не зная, что ответить, он виновато развел руками:

— Наверное, в какой-то степени…

И вновь Марина огорошила его неожиданным поворотом мысли:

— Но ведь вы хороший человек. Значит, и он хороший. С недостатками, но ведь хороший. Разве не так?

Она ждала ответа, даже рот приоткрыла.

Но Батышев молчал. Он по-прежнему был уверен в своей правоте. И наверное, смог бы найти аргументы пожестче и посильней. Но к чему они, аргументы?

Вот ему этот незнакомый мужик заглазно неприятен, и Батышев вполне обоснованно вывел, что он трус и ничтожество. А девочка его любит, и по трезвым законам той же логики для нее он хороший человек. У Батышева логика неприязни, у нее логика памяти губ, кожи, коленок, дрожавших тогда на берегу, изворотливая и жадная логика измученного ожиданием тела…

— Жаль, — сказал Батышев и вздохнул, — жаль, что у тебя с ним все это было. — Он хотел выразиться проще и прямей, как говорит она, но губы сами преобразовали грубоватое слово во вполне пристойный эвфемизм. — Теперь тебе трудно будет от него освободиться.

Она не сразу поняла:

— А-а, вы об этом. Нет, это ерунда. Тогда, в лесу, мне с ним было никак. И еще комары кусались. Может, я вообще холодная, не знаю. Понимаете, для меня главным был сам факт, что вот это — он. Да и сейчас мне все равно, с кем он спит. Если бы только знать, что я ему хоть зачем-нибудь нужна…

— Ты меня извини, — сказал Батышев, — но я здорово устал. Давай-ка ложиться.

Разговор был бесполезен. Он словно крутился в воронке, и после любых виражей все равно сползал к горлышку, к начальной точке, к тому, что она его любит и не может без него.

— Я вас обидела чем-нибудь? — с тревогой спросила Марина. — Вы не сердитесь, я просто дура, не умею слушать, мне многие это говорят.

— Да нет, — поморщился Батышев, — при чем тут обида? Просто сейчас я ничем не могу тебе помочь. Завтра поговорим, еще будет время. Стели и ложись. А я отлично высплюсь в кресле.

Марина принялась стелить постель. Движения у нее были виноватые.

— Вот, — сказала она, — ложитесь.

— Ложись, ложись.

— Давайте без глупостей, — попросила она и зажгла маленький свет. — Я пойду на кухню, а когда ляжете, еще посижу с вами. Пока не уснете. Ладно?

Минут через десять, когда девушка пришла и села на пол возле кушетки, она была совсем другая — притихшая и присмиревшая. И Батышев отчетливо ощутил, что спор кончился: она пришла слушать и соглашаться.

Он погладил ее по голове и произнес устало:

— Тебе ведь ничего не надо объяснять, ты все прекрасно понимаешь. Даже бог с ним, с унижением. Но ты держишься с ним рядом на тонюсенькой паутинке — на прихоти его жены. Может, ей просто забавно смотреть, как неудачливая соперница вылизывает кафель у нее в туалете…

Батышев поймал себя на том, что вновь начал доказывать то, что в доказательствах не нуждается. Он вздохнул и просто сказал:

— Беги, пока можешь.

— Раньше хотела замуж, — проговорила она задумчиво и грустно, — хотела детей. Да и сейчас хочу — хоть завтра родила бы, даже институт бросила. Но ведь пока от него совсем не отвыкну, ну какая я буду жена?

— Несколько лет. Это быстро не проходит.

— Если бы ребенок от него… Но на это он никогда не пойдет…

— Тот парень в Москве тебя любит?

— Очень. Вот уж он-то точно добрый. Без всяких сомнений.

— Надо разорвать этот круг, — сказал Батышев.

Она кивнула:

— Все. Я уже решила. Сама хочу. Ведь это может десять лет тянуться. А рожать когда?.. Эх, хоть бы летали завтра!