Ирина Левитес - Аня

Тамара Павловна лежала на узком столе полураздетая, ее худенькое дряблое тельце, основательно тронутое увяданием, показалось таким беззащитным без привычной брони темного костюма с выпущенным воротничком белой блузки… У Ани защипало глаза, и она поспешно окликнула учительницу, не признавшую под маской и шапочкой свою бывшую ученицу. Вглядевшись, та обрадованно закивала, забормотала скороговоркой, расспрашивая про житье-бытье, и, смущенно покраснев, принялась оправдываться: немного приболела, но это все пустяки, а вот то, что встретила Анечку, — замечательно, ведь говорят, что бывают осложнения, но уж если привалила такая удача, что Анечка здесь, рядом, то и бояться больше нечего… Говорила, доверчиво помаргивая припухшими веками, но вошел Леня, и учительница смолкла.

Не глядя на пациентку, поверх ее тщедушного тела, словно бы и не существующего здесь, в кабинете, он недовольно бросил Ане:

— Зря пришла. Снимки делать не будем.

— Почему не будем? — встрепенулась Тамара Павловна.

— Вы не готовы. Вам же объясняли, как надо готовиться, — недовольно морщась, ответил Леня. — Сделали обзорный снимок, а там — не разбери-поймешь. Ночь в Крыму, все в дыму.

— А может, все-таки выйдет сегодня? — заискивающе заглядывая неприступному доктору в глаза, спросила учительница и обратилась к Ане: — Анечка, неужели нельзя сегодня?

— А-а-а, вы знакомая, что ли? Ну так бы сразу и сказали. Нет смысла делать снимки. Там сплошные пузыри газа в кишечнике, все закрывают. Так что мы зря вас пожгем. Понятно?

— «Зря пожгем», — повторила Тамара Павловна. — Все ясно. «Зря пожгем» — это мне понятно.

— Чудненько. Запишитесь там у нашего лаборанта на другой день, — бросил Леня и вышел.

— Какой у вас доктор интересный, — язвительно произнесла учительница, сев на край стола и прикрывая грудь руками, сложенными крест-накрест. — Почему-то разговаривает со мной, как с умственно отсталой. «Пожгем»… Кое-что о рентгеновских лучах я все-таки знаю.

Стыдно было сознаться, что этот красавец с внешностью античного бога и есть ее муж…

Аня спохватилась. Время, отведенное для обязательного кварцевания процедурного кабинета, уже вышло. Пора идти, в коридоре очередь собралась. Что бы такое сегодня приготовить на ужин?

У подъезда бродила неприкаянная Лариска, хмуро смотрела, как на оттаявшем асфальте, расчерченном меловыми классиками, прыгают девочки, вспугивая стайку голубей. И такой безнадежно потерянный вид был у нее, не подозревающей, что подруга уже идет наискось, спрямляя путь, по двору.

— Давно гуляешь? — издали крикнула Аня, чтобы успокоить: мол, не бойся, я уже здесь, все нормально, сейчас мы разгоним твою печаль, развеем ее по ветру, и ты облегченно засмеешься и скажешь свое бесшабашное: «А идет оно все подальше!»

— Ань! Да что ж ты такую тяжесть таскаешь! Тебе нельзя!

Лариска подскочила, засуетилась, отбирая веселые канареечно-желтые пакеты, набитые всякой всячиной, и даже в порыве альтруизма прихватила безобидную сумочку на длинном тонком ремешке. Бурчала-ворчала всю дорогу, ведущую вверх по лестнице. Нравилось ей играть наставницу, опекающую неприспособленную простушку.

В кухне она деловито принялась выгружать покупки, комментируя их вес, и наконец возмутилась, выудив из пакета тяжелый коричневый том:

— А это, скажи на милость, ты за каким чертом перла?

— О! Ты не представляешь, какая удача! Я за этой книгой давно охотилась. А тут иду себе по улице — и вот она, прямо на самом верху развала! Только подошла, а тут какой-то дядька ее — цоп! Я прямо обмерла, пока он листал, думала, из рук уж больше не выпустит! Встала рядом, глаза закрыла и шепчу про себя: «Дяденька, миленький, поставь на место, на что она тебе сдалась?» — сказала Аня, любовно оглаживая длинными пальцами переплет с золотым тиснением.

— А тебе она на что сдалась? — не разделила восторга Лариса.

— Так это же Цвейг! «Нетерпение сердца»! — исчерпывающе объяснила Аня, справедливо ожидая, что имя автора и название произведения сами по себе являются индульгенцией, полностью искупающей ее мифическую вину.

— И что? — не сдалась Лариса. — Кому он на фиг нужен, твой этот, как его…

— Цвейг. Я читала эту вещь, только давно. Так хотелось, чтоб она у меня дома всегда была. Знаешь, у него просто роскошный язык и такая обнаженная страсть…

— Мне своих страстей — выше крыши, — обиженно произнесла Лариса, поджав губы и присобрав лоб. — Нет, но какой подлец! Вот скажи, пожалуйста, какого рожна ему надо было? Я ведь для него столько сделала! Вылечила — раз! По всем докторам его протащила, прокрутила, каждую таблетку по минутам выдавала. Даже с работы звонила: «Сашенька, ты выпил ту, голубенькую? Сашенька, поешь обязательно. Сашенька, борщ в холодильнике, разогрей, и сметанки не забудь», — скрупулезно перечисляла свои подвиги на ниве семейного благополучия Лариса.