Шань Са - Играющая в го

И день настал. Природой так устроено, что в определенный момент жизни старшие утрачивают превосходство над младшими. В шестнадцать лет брат сравнялся со мной ростом. Он стал крепким мускулистым юношей. Однажды в клубе кендо он торжественно вызвал меня на бой. Не прошло и нескольких минут, как я получил удар деревянной саблей по маске. Он был таким сильным, что я пошатнулся. Победитель поклонился и поблагодарил меня за то, что я принял вызов. Он снял маску. На его залитом потом лице я прочел выражение тайной радости. Высказав мне глубочайшее почтение, брат покинул зал, даже не переодевшись.

Через некоторое время мальчик захотел стать писателем и поступил в Токийский университет. С того дня наши пути разошлись. На факультете брат общался со студентами-леваками, стал агрессивным и высокомерным. Он начитался трудов анархистов и начал враждебно относиться к военным, обвинял их во вмешательстве в дела гражданских властей и называл губителями свободы.

У меня не было ни времени, ни терпения, чтобы наставлять брата на путь истинный, а он старался ускользнуть из дома, когда я там бывал. Младший брат, сбитый с толку грозной красной волной, был для меня потерян.

Откуда такая перемена? Неужели он разошелся с друзьями? Кто раскрыл ему глаза на ничтожность марксистского учения и смехотворность этих утопических идей?

Я отвечаю брату коротким письмом:

«Брат! Знай, что теперь, после первого боя, я поклоняюсь одному только Солнцу. Это светило есть воплощение постоянства смерти. Остерегайся Луны — она служит зеркалом красоте. Она растет и убывает, эта непостоянная предательница. Все мы однажды умрем. Вечно пребудет только народ. Тысячи поколений патриотов составят вечную славу Японии».

В моем возрасте одна дружба то и дело приходит на смену другой, разгораясь и угасая, заведомо непостоянная, но всегда пылкая.

Пригласив Хун к себе в дом на ужин, я впускаю ее в свой мир. Одетая в традиционное синее стеганое платье, с волосами, заплетенными в две косы, и личиком прилежной школьницы, она сразу очаровывает моих родителей. После трапезы я наливаю Хун чашку чая и веду ее к себе в комнату. Она переступает порог очень робко — как человек, окунувшийся в мир своей мечты.

Чтобы продемонстрировать Хун магическую прелесть старинной комнаты, уцелевшей после бомбардировки, я выключаю лампы и зажигаю свечи. Из темноты выступают очертания каллиграфических свитков и акварелей. Пламя высвечивает стенную роспись, этажерку с книгами и лаковый столик, на котором резвятся в листве птички. Две чаши с камнями для игры в го стоят на самом верху резного шкафа, карауля по ночам мой сон. Хун снимает с полки учебник по игре в го, рассеянно его перелистывает, ставит на место и берет одну из серебряных резных шпилек с перышками, которые я собираю. Она перебирает кончиками пальцев жемчужинки. Мы молчим.

Хун присаживается на краешек кровати и открывает мне свое сердце.

Она родилась в деревне. Мать умерла, когда ей было восемь лет. Отец снова женился и совершенно подчинился новой жене — толстой тетке с трубкой в зубах, которая каждое утро отправлялась в поле надзирать за работниками. Мачеха ненавидела Хун. Рождение сводных братьев-близнецов лишило ее остатков отцовской любви, она превратилась для него в надоедливую замарашку.

Братья подросли и стали доставлять Хун много страданий. Они мучили ее, как котята-подростки играют с раненым воробышком. Грубиянка-мачеха все время оскорбляла Хун, жила она в крошечной комнатенке для прислуги и, лежа ночью без сна, считала падавшие на крышу капли дождя, бесчисленные, как ее горести.

В двенадцать лет ее отослали в колледж. Мачеха избавилась от источника вечного раздражения, а Хун открыла для себя свободу.

Она была пылкой и решительной по натуре девушкой и очень быстро отделалась от провинциального акцента, превратившись в утонченную барышню. Она разобралась в психологии городских жителей и употребила ее себе на пользу. Несколько монет и пара бутылок вина смотрительнице в конце года дали Хун возможность покидать пансион по первому ее желанию. Она делила комнату со старшими девочками, приучилась пить шампанское, есть шоколад, танцевать вальс и краситься, чтобы выглядеть взрослой и получать приглашения на балы. Мужчины приезжали за ней на машинах, шептали нежности на ушко, восхваляли ее красоту.

Каникулы превратились для Хун в пытку. Она возненавидела сырой, темный, пропахший навозом дом, харкающего на пол отца, вечно орущую мачеху, братьев, забирающихся с ногами на стул и жрущих, как свиньи.