Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей

— Хорошо сработал. А в другой комнате их только трое было, для нас четверых это даже оскорбительно. Значит, все шестеро на месте, если считать с тем белобрысым, что мы в дверях «приложили». Хорошо… Паша, дверь закрыли?

— Да, — отозвался из коридора Кочкин. — Вроде, все тихо…

— Что ж, тогда начнем разборки, — решил Иванченко и, подняв с пола перевернутый стул, уселся на него верхом. — Тащите остальных сюда.

Окровавленных бандитов приволокли в комнату и бросили на пол. В отличие от «пленников» Врублевского, этим досталось куда больше. Связанные и боязливо посматривающие на своих мучителей, они показались Врублевскому жалкими до отвращения. Один лишь долговязый, по-прежнему сидевший на диване, что называется, «держал марку», всем своим видом демонстрируя безразличие к ожидавшей его участи.

— Что-то вы совсем скисли, хлопцы, — усмехнулся Иванченко, легонько пиная одного из лежащих на полу «гастролеров» ботинком в бок. — Когда хаты в нашем городе обносили, посмелее были… Что скукожились? Вы же пацаны, а в пацанской жизни всякое бывает. Не одна малина, а еще и полынь встречается… С чего вы взяли, ласковые мои, что, приехав сюда без приглашения и нашкодив, сможете уехать, унеся с собой все награбленное? Вы напоганили, а милиция претензии предъявлять нам станет…

— А что это ты о ментах беспокоишься? — поднял голову долговязый. — Тебя их трудности заботят?

— Ты на что намекаешь, чмо? — недобро прищурился Иванченко.

— Сам знаешь, на что. Ты пацан, или не пацан? Что ты таких же пацанов душишь? Ты на хлеб зарабатываешь, и мы на хлеб зарабатываем. Тебе «барыг» жалко, или ты милиции — добровольный помощник?

— А вот за такой базар тебе ответить придется, — с холодной яростью пообещал Иванченко. — Ты — дешевка беспредельная, без спроса в наш город заявился, напакостил и смыться вознамерился, а еще на понятия налегать пытаешься. В твоем положении надо уже о душе подумать, мысленно с детишками малыми прощаться, а ты еще хавальник свой раскрываешь, сопля долговязая…

— Мели, Емеля, твоя неделя, — поморщился длинный. — Сегодня сила на твоей стороне, завтра на нашей будет. Взяли вы нас врасплох, повезло вам, вот и радуйтесь.

— Это — закономерность, а не везение, — ответил Иванченко. — Не фиг расслабляться, когда работаете. Мало того, что нюх потеряли, так еще и гульнуть напоследок собрались? Чурка ты деревянная, а не пацан. Буратино. Такие, как ты, только братву позорят… Ладно, пообщались и хватит. Теперь к делу. Куда «нычку» приткнул? Где тайник устроил?

— Все, что видишь, то и есть, — ответил долговязый. — А больше нет ничего.

— То, что здесь я вижу, и на один грабеж не потянет, а вы куда поболее их «повесили»… Что там, Эдик?

Обыскивавший комнату Евдокимов презрительно пожал плечами:

— Долларов восемьсот наберется, а «деревянными» и того меньше. Пара перстней, да четыре золотых цепки. Одна из них — «паленка» медная.

— Дешевки, — усмехнулся Иванченко. — Чмошники вы, а не пацаны. «Стволы» нашли?

— Нет, — ответил Евдокимов. — Только «выкидухи».

— Точно «нычка» есть, — убежденно сказал Иванченко. — И отдавать нам ее не хотят. Потому как надеются выйти отсюда живыми… Жизнь им менее любезна чем золотишко, не говоря уже о здоровье…

Он что было сил пнул лежащего у его ног парня и оскалился:

— Раздавить тебя, тварь?.. Что ты там еще мычишь, теленок?! У меня жалости меньше, чем у тебя мозгов… Где «нычка», ну?! Жить хочешь, сучонок? Говори, где «нычка»?!

— На вокзале, — прохрипел парень. — В камере хранения.

— Номер камеры, код! — потребовал Иванченко.

— Я не знаю… Код и номер у Шила, — показал тот глазами на долговязого. — Клянусь — я не знаю…

— Ну что, Шило, — посмотрел на невозмутимого главаря Иванченко, — будем пускать тебя на мыло? Каламбур-то какой вышел!.. Я спрашиваю: жизнь свою паскудную будешь на товар менять?

— Все равно же кончите, — пожал плечами тот. — Так какой мне смысл вам удовольствие доставлять?

— Смысл есть. Так ты сдохнешь мучаясь, а так, может, еще и пожалеем…

И тут Врублевский заметил, как неуловимо быстро напряглись мускулы долговязого — словно огромная пружина сжалась, а затем с быстротой молнии распрямилась, и со скоростью кобры Шило бросился вперед, намериваясь растопыренными пальцами впиться в глаза Иванченко. Молниеносно преодолеть это расстояние ему помешали лишь тела друзей, лежащие между ними, и этого мгновения Врублевскому хватило на то, чтобы сильно и хлестко выбросить руку вперед, ударом предплечья в горло отбрасывая долговязого назад…