Джумпа Лахири - На новой земле

Он в ужасе уставился на экран, где на несколько секунд появилось лицо миссис Багчи, она сидела за столиком маленького кафе, размешивая сахар в чашке с кофе. Тут он припомнил, что давал свою камеру мистеру Ямата, одному из японцев, чтобы тот посмотрел через объектив. Наверное, японец случайно нажал на «запись». К счастью, миссис Багчи тут же исчезла и больше не появлялась на экране. Он был рад, что они погасили в комнате свет и что дочь не видит его лица.

— Кого ты имеешь в виду?

— Та женщина, только что была на экране. Она похожа на индуску.

Вот прекрасный момент обо всем рассказать дочери. Но как это сделать? Признаться оказалось сложнее, чем он думал, особенно сейчас, когда он гостит в ее доме, когда проводит с ней целые дни. Он презирал себя за молчание и все же не мог решиться на откровенность. Да и что говорить? Что он познакомился с женщиной? Завел себе подружку? Подружку? У него в жизни не было подружки, это слово было для него совершенно непроизносимым, чужим, неприменимым к его отношениям с миссис Багчи. Да уж, с Роми ему было бы гораздо проще. Роми понял бы его, принял бы информацию небрежно, кивнул бы головой, наверное, даже порадовался бы за него. Но Рума? Она подумает, что он предал память матери. Всю жизнь было так — они с матерью заодно против него. Конечно, он чувствовал неодобрение, иногда даже открытую неприязнь дочери, но ничего не говорил. Рума знала лишь одну сторону их жизни с женой — с точки зрения его жены. Откуда ей было знать, что жена всегда предъявляла ему необоснованные претензии и что она всегда втайне мечтала о чем-то или о ком-то другом, как ни старался он сделать все, чтобы наладить их совместную жизнь.

И вот теперь Рума, подобно его жене, оказалась безработной, дома, одна, без друзей, в полной зависимости от мужа и с маленьким ребенком на руках. Просто копия ситуации, в которую когда-то попала его жена — она-то никогда не простила ему тех лет одиночества и беспробудной тоски. Ему всегда хотелось, чтобы у дочери жизнь сложилась по-другому. Рума никогда не давала повода для волнений — работала с детства, даже в школе настояла, чтобы во время каникул подрабатывать помощницей официантки. Они с женой выступили против этой затеи: на их взгляд, такая работа не к лицу девушке из приличной семьи, получающей приличное образование, — родственники в Индии не одобрили бы. Однако Рума и слушать не стала — она всегда поступала так, как ей вздумается. Что же, теперь он уже не отвечает за ее поступки. Наконец-то дожил до такого блаженного возраста.

— Знаешь, за время путешествий я твердо усвоил одно, — проговорил он, глядя на нежно-розовые площади Сиены, пролетающие на экране, — индусов встречаешь в изобилии везде, в каждой стране мира без исключения.

На следующее утро Акаш влетел в ее комнату и принялся трясти за рукав ночной рубашки.

— Мама, мама, вставай! Даду уехал.

— Что случилось, Акаш?

— Уехал! Его нигде нет.

Рума села на постели, взглянула на часы — было без четверти восемь.

— Глупости, он, наверное, вышел прогуляться. — Но когда она посмотрела в окно, то увидела, что его машина исчезла.

— Мама, а даду вернется?

— Да подожди ты, Акаш, дай мне подумать.

Руму охватил приступ паники, как иногда случалось на игровой площадке, когда она на несколько секунд теряла Акаша из вида. Они спустились в кухню — следов отца не было видно; ни чашки и миски, сохнущих на столе, ни высохшего пакетика с чаем. Странно. Может быть, он плохо себя почувствовал и решил съездить в аптеку за аспирином или упаковкой алка-зельцера? Да, это похоже на него, наверное, он не хотел ее будить, не хотел беспокоить своими проблемами. Рума вспомнила, как однажды отец, никому не сказав, удалил нарыв на челюсти и вернулся домой лишь под вечер, еле живой от боли, весь перекошенный, с набитым ватой и бинтами ртом. Потом Руме пришло в голову, что он мог поехать на берег озера — у причала стоят лодки, вдруг он решил прокатиться? А если ему стало плохо на воде? Господи, что же делать? Связаться с ним было невозможно — мобильный телефон он с собой не носил. Позвонить в полицию? Но она не запомнила даже номера его машины. Рума схватилась за телефон, решив позвонить Адаму, спросить его, что делать, но тут под окном прошуршали гравием шины.

— Ну и где же ты был? — спросила Рума громче, чем следовало. Она впилась взглядом в лицо отца — нет, никаких следов стресса или болезни не видно; а под мышкой у него зажата плоская картонная коробка, перевязанная веревкой, — такие обычно давали у них в булочной.