Михаил Шахназаров - Слева молот, справа серп

Динамики ожили голосом Эдуарда Хиля. Проводница сообщила о запрете на пользование туалетами, предложив воспользоваться вокзальным клозетом. Шурша газетами, народ потянулся в сторону березовой рощицы. Лица трудовых десантников могли украсить любую доску позора с надписью «Нашему коллективу стыдно за вас». Рома успел сбегать в киоск «Союзпечати». Купил почтовый конверт. В углу прямоугольника к финишу мчались два конькобежца с багровыми лицами.

– Андрюша, а ты можешь амурчика нарисовать?

– У меня руки дрожат.

– Выпей – и перестанут. Вот тебе конверт. Нарисуй на нем амурчика, целящегося в сердце.

Марьин быстро нарисовал ангелочка. Стрела получилась гнутой. Крылья больше походили на вороньи. Выражением лица ангелочек смахивал на дебила.

– Андрюш, великолепно. Но одной детали не хватает.

– Колчан подрисовать?

– Нет. Подрисуй ему пипиську. Ма-а-ленькую такую пимпочку.

– Рома… Опять все вокруг хера вертится? Надоело…

– Андрюша, дорисовывай. Ты когда-нибудь видел ангела без пиписьки?

– Я, слава тебе господи, ангелов еще в свой жизни не встречал. Рановато мне. Кому письмо, Рома?

– Проводнице из спецвагона.

– Такой пошлятины я от тебя не ожидал…

Путь к яблоневым садам занял не более получаса. Опухшая активистка вносила в поездку нотки творчества. Стоя в проходе автобуса, она осипшим голосом призывала:

– А теперь нашу походную, товарищи!

Похмельные голоса затягивали песню «Когда мои друзья со мной». Чрезмерное усердствование на припеве про снег, зной и дождик проливной заставляло дрожать стекла автобуса. Готовых к битве за урожай десантников встречало колхозное руководство. После напутствия славно потрудиться на благо Родины отряд вооружился деревянными ящиками и приступил к сбору плодов. Неподалеку белели накрытые столы для почетных гостей. Быстро сориентировавшись, Рома с Андреем расположились на склоне небольшого канала. Проснулись они через два часа. Долго вертели головами, жмурясь от яркого солнца.

– Знаешь что, Андрюша?

– Знаю, Ром. Нам здесь делать абсолютно не хера.

– Вот это и есть телепатия.

За окошечком лимбажского почтамта листала журнал молоденькая девушка. На попытки Хузина познакомиться отреагировала короткой фразой: «У меня есть муж Марцис». Рома заметил, что для Риги имя это в людской среде редкое, но двух котов и одного сеттера по имени Марцис он знает. Девушка попросила зайти в кабинки и начала соединять с Ригой.

– Зоюшка, привет, олененок мой!

– Рома, не надо пошлости. Оленят, рыбок и прочую живность прибереги для юных потаскух.

– Зоя, давай не будем обострять. Тихий город, цветущие яблони, женщины заняты семьями и уборкой урожая.

– И в Лимбажи царит сухой закон, да?

– Нет, не царит. Но мы с Андреем отказались даже от пива.

В трубке раздался звонкий хохот.

– Зоя… Мне без тебя тоскливо. Я скучаю.

– Рома, стоит тебе ненадолго покинуть Ригу, как ты начинаешь скучать.

– Все от дурных мыслей. А вдруг я тебя больше никогда не увижу?

– Это не от дурных мыслей. Это от морального похмелья, Ром.

– Зоя. Я позвонил, чтобы просить прощения и мириться.

– Рома, какой же ты спекулянт… Не пей, Рома. Понедельник у вас будет тяжелее обычного.

В соседней кабинке Андрей вел беседу со Светой:

– Светочка, просто чудный город. Обязательно съездим сюда с дочей.

– Ты там не шалишь, Андрюша?

– Света, не шалю и не думаю. Яблок уже домой набрал. Сейчас вот с Ромой пойдем в музей местный сходим, а потом сядем за материал.

– Я уже тебя и сглазить боюсь, Андрюшенька.

Проведя языком по желтоватой треугольной каемке, Рома запечатал конверт. Оставив читающего Андрея в купе, отправился к Юле. Пока девушка сбивчиво благодарила за коробку конфет и букетик полевых цветов, Рома освобождал ее от форменной одежды. Его давней мечтой был половой акт с женщиной-милиционером, но с дамами при звании Хузин связываться боялся. Кричала Юля громко и безудержно. Иногда перемежала стоны «еще» грубыми словечками. В тот самый момент, когда Рома сбрасывал вторую порцию глюкозы, по вагону поплыли звуки аккордеона. Проверив, закрыта ли дверь, Хузин выговорил, тяжело дыша:

– Впервые в жизни в честь моего оргазма звучит столь торжественная музыка.

– Не бойся. Этот гармонист на недомогание утром сослался. А как все уехали, тут же пить начал. Он все равно ничего не соображает.

– Я даже знаю, кто это.

Тем временем Симодин перешел к пению: