Андраш Беркеши - Последний порог

— Ты права, мама, извини, — произнес умиротворяюще Чаба и закрыл глаза. Охотнее всего он сейчас закричал бы, заплакал — ведь по отношению к нему совершена величайшая несправедливость. — Прошу извинить меня, дядюшка Вальтер, — тихо сказал он и вышел из комнаты.

Остальные еще некоторое время оставались в библиотеке, разговаривая о возможных последствиях дела Радовича.

— У меня лично такое мнение, что Чаба знал о деятельности Радовича. Просто он сейчас испуган и не решается говорить правду. — Эльфи в отчаянии начала заламывать руки: — Я уже не знаю, что о нем и думать.

— К сожалению, вы плохо знаете Чабу, — впервые за все это время подал голос Аттила. — Он сказал правду. Если бы он хоть как-то был причастен к подрывной деятельности Радовича, можете мне поверить, он учел бы и последствия. Как мне кажется, Радович по-хитрому воспользовался доверием Чабы. Не сердись, мама, но виноваты в этом в первую очередь вы сами. — Поймав удивленный взгляд матери, он продолжал: — Да-да, мама. Я знаю, что правда горька, однако мы должны откровенно говорить друг с другом. Когда я тебе в поезде высказывал свои опасения, ты улыбалась. А Чаба только с такими типами, как Радович, чувствует себя хорошо.

— Я устала, — проговорила Эльфи, оставляя без ответа слова старшего сына. Она встала и как сонная направилась в свою комнату.

Слова Аттилы болью отозвались в ее сердце, однако она считала, что он не прав, так как Чабу насильно ни к чему не принудишь. До сих пор у них не было никаких забот с младшим сыном, который, как она верила, любит их больше всего на свете. Она подумала о том, что, возможно, из-за охватившего ее страха она слишком грубо обрушилась на Чабу, а будь у нее с ним разговор с глазу на глаз, все, видимо, пошло бы по-другому. Но она боялась, и боялась отнюдь не без оснований. Ее сыновья, конечно, ничего не знают о том, что их отец, а ее муж, не любит Гитлера и что он уехал из Лондона с твердым решением предупредить регента о серьезных последствиях секретного совещания в Берхтесгадене. Она знала и о том, что на мужа оказывали влияние определенные английские круги. Если немцы пронюхают об антинацистской деятельности мужа, то они обязательно пришьют ему и дело Радовича, хотя (это она знала точно) у регента не было более антибольшевистски настроенного советника, чем генерал Аттила Хайду. Однако, несмотря на это, Гитлер мог все равно скомпрометировать Хайду и потребовать у Хорти его немедленной отставки. С беспокойством она думала о скором возвращении мужа.

Вскоре она уснула, но проспала недолго, так как ее разбудила старая экономка Аннабелла. Эльфи инстинктивно посмотрела на стенные часы — было десять минут седьмого.

— Баронесса, вас просят к телефону, — тихо сказала экономка.

— К телефону? В такое время? — надев халатик и бросив беглый взгляд в зеркало, она скорчила гримасу. — Кто звонит?

— Профессор Эккер.

Эльфи поспешила к телефону.

— Прошу прощения, уважаемая госпожа, что я так рано беспокою вас. К этому принудило меня неотложное дело, по которому мне необходимо переговорить с вами. — Слова так и лились из профессора водопадом. Рассказав о ночном допросе, он продолжал: — Уважаемая госпожа, я, как член совета университета и его представитель, несу, так сказать, ответственность за своего самого любимого ученика, за которого я поручился. Моего поручительства оказалось достаточно для того, чтобы Чабу не арестовали. — На какое-то время он умолк, словно ожидал благодарности от генеральши, но она молчала. — Его показания не занесли даже в протокол, что имеет немаловажное значение. — Генеральша продолжала молчать, так как думала в этот момент о своем муже и о том, какими последствиями может обернуться для него все случившееся. — Однако в настоящее время, уважаемая госпожа, важно отнюдь не это. Иначе я бы вас и беспокоить не стал.

— Тогда что же, дорогой Эккер? — с трудом выговорила она.

— Сейчас узнаете, уважаемая госпожа, сейчас узнаете. Полчаса назад ко мне на квартиру приехал штурмбанфюрер Браун и сказал, что ему не понравилось поведение Чабы, и особенно его упрямство. На допросе Чабы я в его присутствии и в присутствии Эндре заявил Брауну о том, что оба они, как только вспомнят что-нибудь по делу Радовича, сообщат об этом в гестапо. Я думаю, уважаемая госпожа, мое обещание следует рассматривать как своеобразную подписку о лояльности вашего сына, на что я решился, руководствуясь чисто гуманными принципами.

— Да-да, разумеется, — поспешила заверить госпожа. — Однако, ради бога, извините меня, дорогой господин профессор, но я все еще никак не могу понять, в чем же, собственно, проблема.